Всечасно внемлю Туманяну
И размышлять не перестану,
Достигну ль мудрости его,
Когда седым и старым стану?
(Пер. З. Александровой)
Но ему не суждено было дожить до старости.
Всем своим горячим сердцем ненавидел злобное и уродливое в жизни, тех, кого он называл черными людишками. Вот отрывок из последнего стихотворения:
Словно камешки, брошенные в Арарат,
Козни подлых подонков упали на скат,
Не задев и слегка тебя в кратком бою,
Натолкнувшись на твердую волю твою,
Откатившись, бесславно в болоте лежат,
Словно камешки, брошенные в Арарат.
(Пер. М. Талова)
Под стихотворением дата — трагический предвоенный год.
Жить поэту оставалось несколько месяцев. А было ему всего лишь сорок.
Нет могилы Чаренца. Высоко в горах сооружена арка, и к ней — символической могиле — идут и идут почитатели его бессмертного слова.
…Уже в который раз иду туда — вместе с армянскими друзьями.
Сооруженная из глыб розового туфа арка Чаренца высится на гребне горы, с которой, кажется, полмира видно. Горные хребты — один за другим — сбегают в легендарную Араратскую долину. Осенние краски. Зеленые пятна садов. Желтые прямоугольники стерни. Кострами горят какие-то кусты. Неопалимая купина армянской земли.
Посреди долины голубым маревом вздымается гигантский Арарат, увенчанный сиянием белоснежной короны. Не оторвать глаз от этой красоты.
Стоим. Молчим. Все вокруг исполнено поэзии.
На каменных глыбах выбиты строки из стихотворения Чаренца, в которых с могучей силой, присущей лишь гению, поэт раскрыл свою душу, свою любовь к родным горам, к родному языку.
Молчим. Не знаю, о чем думают другие. Я — о черных людишках, о презренных пигмеях, что — не впервые в истории! — думали, что им удалось убить не только поэта, но и его слово.
Но слово Чаренца, вечно молодое, стоит рядом с вечным Араратом.
А презренные пигмеи, считавшие себя вершителями судеб, где они? Черные людишки превратились в черных мертвецов.
Должно быть, я произнес последние слова вслух, потому что мой друг Сагател отозвался:
— Есть мертвецы, которых надо каждый день снова и снова убивать. День за днем. Как человечество карает Каина. Вечно.
В молчании мы направились к машине.
Вечер. Перед глазами сарьяновский пейзаж. Горы подернуты синевой. Густые тени упали на долину.
Визма Карловна вернулась из Еревана. Была в Матенадаране и взволнованно делится своими впечатлениями.
Действительно, об этом уникальном хранилище древних рукописей и первопечатных изданий нельзя говорить без восторга. В величавом дворце можно совершить путешествие в глубь веков, обогатиться мыслями великих поэтов, философов, историков, математиков, астрономов, чьи творения увековечены на пергаменте и бумаге.
Тысячу лет тому назад жил великий поэт Григор Нарекаци. Каждой армянской семье знакомо это имя, его произведения читают, потому что он и сегодня для каждого — современный поэт, потому что он прозорливо видел мир и жизнь в сложных, драматически сплетенных противоречиях, взаимозависимых, неразрывно связанных.
Бок о бок с созиданием — разрушения,
С гневливостью соседствует терпенье,
С необоримой лютостью — прощение,
С язвительною злобой — снисхожденье,
С враждой непримиримой — примиренье,
С извечным отрицаньем — одобренье…
(Пер. Н. Гребнева)
Мы наперебой вспоминали сокровища, собранные в Матенадаране:
— Манускрипты древних греческих мудрецов. Поразительный пример: произведения Аристотеля были переведены в Армении еще в пятом веке.
— Тысячи рукописей на арабском, персидском, латинском, древнееврейском языках.
— Вместе с караванами купцов уходили в далекие края ученые, хранители библиотек, переводчики.
— И как хорошо, что эти сокровища Матенадарана изучают, издают, популяризируют.
Вслед за тем, разумеется, зашел разговор о выдающейся роли переводчиков и переписчиков в развитии культуры всех народов, армянского в особенности.
Сколько войн, сколько нашествий и опустошений испытала эта земля. Погибали люди, погибали книги. Тамерлан велел потопить в Севане тысячи рукописей. Но снова и снова переписчики в тесных, иной раз холодных и темных кельях гнулись над пергаментами, даря людям свет разума. Они начинали свой подвижнический труд в юношеские годы и продолжали уже седыми, сгорбленными, полуослепшими. А порою, как воины на посту, защищая письмена, падали, пробитые копьями дикого насильника. Вместо памятной записи оставались лишь кровавые пятна на письменах.
Читать дальше