Майя Фролова - Современная девочка. Алюн

— Скажи мне хотя бы, девочка, объясни, почему вы позволили так унизить себя?

— Не знаю. — Сима расплакалась.

Больше он не мучил ее вопросами. Проводил к дому, на прощанье сказал:

— Лена вам передавала привет. Напишет сама, когда справится… Думаю, я не должен вас просить, чтоб вы поберегли доброе имя Лены.

— Конечно, — прошептала Сима, пожимая его холодную сильную руку.

Вместе с работой над оперой, которая принесла замечательное чувство нужности, с приходом Володи в Симиной жизни возникло что-то огромное, прекрасное, оно стало таким дорогим, что Сима только удивлялась, как могла раньше жить без этого, находить удовольствие в никчемных развлечениях компашки. А ведь она всегда любила музыку, но и музыка и все в ее жизни обновилось. Прежней Симы, безучастной, плывущей по воле волн, больше нет.

От того, что было в компашке, хотелось избавиться даже в памяти. Да и какое это теперь имеет значение, ведь было все это не с нею, а с глупой Бецей, которая из кожи вон лезла, чтоб казаться современной девочкой. Бедная Ленка, ей одной расплачиваться за их глупость! А у нее, у новой Симы, есть Володя, который никогда ничего не узнает. Нет, узнает, когда они станут такими большими друзьями, что будут говорить друг другу все, плохое и хорошее. Он умный, он поймет, посмеется над ее глупостью, порадуется тому, что сам, даже не зная, помог Симиному прозрению, и потом забудет об этом навсегда, они вместе забудут. Володя тонко чувствует музыку, поэзию, должен же он понять ее, Симу, ее сожаление и воскрешение для того, чтоб любить его одного, быть его другом.

Но в последнее время Алик стал домогаться новых встреч.

Во дворце делал вид, что они почти незнакомы, а потом названивал по телефону по нескольку раз в день. Сима решила поговорить с ним. Встретились в парке после уроков, сели на скамеечке.

— Алик, прошу тебя, — начала Сима без предисловий, — оставь меня в покое. Я не могу тебе объяснить всего…

— И объяснять нечего. Втюрилась в Сопу — вот и все. Разве я не вижу?

— Может быть, — не отпиралась Сима.

— А если я расскажу ему?

— Зачем? — Симу сковал страх, но она не хотела, чтоб Алик приметил его. Сказала как можно непринужденнее: — Что это тебе даст?

— Да так, ничего. Хотя бы удовольствие посмотреть на его самовлюбленную физию в этот момент.

— Прошу тебя… — Симин голос против ее воли задрожал, — не делай этого.

— Ну, нет, я ничего не обещаю. Посмотрю по настроению, такой вот турнепс…

И вот Володя стоит под окном с таким выражением лица, будто обвиняет ее. Значит, Алик предал, значит, ничто не проходит бесследно, не может забыться, тянется за человеком, хочешь ты или не хочешь. За все нужно держать ответ, и не только Лене, но и ей.

Володя без шапки. Сверху хорошо виден его ровный пробор, аккуратно причесанные блестящие волосы. Он немного запрокинул голову, брови его слегка поднялись, а глаза не черные, как всегда казались, а темно-серые. Видно, стоит здесь давно: озябли и покраснели руки, нос тоже красный. Губы плотно сжаты — никакого намека на улыбку, на приветливое слово.

Только вчера они заклеили с мамой окно газетными полосками, но Сима с силой толкнула раму, защелкала, отрываясь, бумага. Сима даже не ощутила, сказала она или подумала:

— Что случилось?

Володе неудобно смотреть вверх и говорить, губы его будто склеились от холода, он разжал их с таким же трудом, как Сима — рамы окна.

— Я был у Рябова…

Сима опустилась на колени, положила голову на подоконник и крепко зажмурила глаза — ничего не видеть, не слышать.

— Это правда? — донеслось до нее. — Сима, да говори же!

Сима поднялась. Посыпались шпильки, завиток соскользнул на нос, она отвела волосы рукой.

— Наверное, — сказала устало.

— Эх, ты! — Володя отвернулся, сунул руки под мышки, зашагал к калитке, подняв презрительные плечи.

— Подожди! Володя, подожди! — Сима заметалась по комнате, сунула босые ноги в тапочки, сдернула с дивана плед, набросила на плечи…

Она молча стояла перед Володей, дрожа то ли от холода, то ли от тех самых мурашек, которые обволокли сердце. Не было ни слов, ни мыслей, и она сама не знала, зачем остановила его. Просто страшно сейчас остаться одной.

— Не могу понять, — первым начал Володя, — как ты могла. Твоя музыка — и то, что сказал Рябов…

— Понимаешь, ведь это была не я… то есть я, конечно, но совсем другая, не та, что сейчас… Володя, мне стыдно, мне очень стыдно, но ведь это уже прошло. Было — и нет. Навсегда нет. Понимаешь?