Майя Фролова: Побаски кошки Мотьки

Вначале я была Котькой. Так назвала меня мама. Она считала, что я котик, а не кошка.

Я сидела в траве под кустом и не знала, что мне делать. Сверху пригревало что-то яркое, колыхалась веточка с желтым листиком перед самым носом, можно было цапнуть ее лапкой.

Но я сидела съежившись, прижав хвостик к лапкам. Хотелось есть. Было больно и страшно.

Где я жила раньше, кто кормил меня, не знаю, ведь я еще совсем маленькая.

Неподалеку раздавались чьи-то голоса, шаги, но никто не обращал на меня внимания, все проходили мимо. И вдруг кто-то остановился и ласково сказал:

— Какой славный котик! И, наверно, голодный.

Я поняла — это моя мама. Так ласково могла говорить только она. Наконец-то моя мама нашлась!

Но она была очень большая. Я могла разглядеть только ее ноги в длинных туфлях.

Мама нагнулась, взяла меня в ладошки, поднесла к губам и бережно подула на мою спинку.

— Чистенький котик, хороший. И хвостик торчит, как флажок.

Знала бы мама, что со мной произошло! Какие-то мальчишки сначала долго качали меня на качелях, а когда у меня закружилась голова и я шмякнулась вниз на землю, мальчишка поднял меня за хвост и начал вертеть вокруг себя.

В хвостике что-то хрустнуло, и я полетела в куст. Трахнулась о ветку головой, что-то колючее впилось в глаз. Я заплакала.

Мальчишки захохотали и умчались искать, кого бы еще помучить.

Спаси меня, мама!

Ты сама видишь: я чистенькая. Я очень стараюсь, вылизываю шерстку и лапки языком. Не знаю, кто меня этому научил. Так полагается.

Мама прижала меня к груди, стало тепло и щекотно от ее пушистой кофточки. Я прильнула к ней и вдруг услышала: тук-тук, тук-тук. Что это такое, внутри у мамы? Колотится не переставая.

Мамины туфли зацокали по ступенькам, что-то звякнуло, и мы вошли в какие-то совсем новые запахи и звуки.

Я не испугалась, ведь мама крепко держала меня, прижимая к груди, а в ней трепыхалось что-то живое, мамино.

Мама хотела отслонить меня, но я выпустила коготки, вцепилась в кофту — не бросай!

— Глупый Котя! — сказала мама. — Ведь я хочу тебя накормить, ты давно ничего не ел, верно?

Она опустила меня на пол и снова стала огромной, я видела только ее ноги в туфлях с острыми каблуками, под которые лучше не попадаться. Я зажмурилась — вдруг мама нечаянно подденет меня каблуком?

Каблуки процокали в сторону, мама отворила дверцу, зашуршала чем-то и вдруг положила передо мной что-то пахнущее невообразимо вкусно.

Я обнюхивала, глотала слюнки, хвостик мой дрожал от возбуждения, но как подступиться, как это есть, не знала. Раньше я пила только молоко.

— Тебя еще никто не угощал колбаской и ты не умеешь есть?

Мама присела возле меня, размяла кусочек пальцами, поднесла к моему рту розовую крошечку.

— Ну же, хватай! Посмелее, ты уже большой котик, можешь все есть.

Что такое «всё», я узнала позже. Мама приносила из столовой всякую еду — суп и кашу в крышке от мыльницы, кусочек котлетки на бумажке или блинчик, иногда молоко или сметану в стакане, выливала в ту же крышку, когда я справлялась с первым блюдом.

Есть — замечательно! Есть я научилась сразу, как только мама помогла мне ухватить первый кусочек колбаски. У меня оказались такие острые и проворные зубы, что мама нарадоваться не могла, похваливала: «Молодец, Котя!»

Вначале я не придавала этому значения, а потом стала обижаться: ну какой я Котя? Ну вглядись же! Разве так трудно определить, что я — кошка? Но мама оказалась бестолковой, и я перестала вертеться перед нею.

Меня ужаснула догадка: вдруг она хочет, чтоб у нее был котик? А когда догадается, что я — кошка, перестанет меня любить и снова отнесет под куст?

Нет уж, лучше я потерплю, пусть называет Котей.

Жилось нам с мамой чудесно. Когда она садилась за стол и что-то писала, я устраивалась у нее на шее. Когда она вечером включала лампу на столе, я ложилась на теплый светлый круг и наблюдала, как бегает по бумаге ручка. Время от времени мама поглаживала меня.

Мы обе очень ласковые, я и мама, нам обеим это нравится. А я открыла в себе удивительную способность мурлыкать. Как только мама касалась меня, внутри у меня от радости и ликования зарождалось какое-то урчание, даже шкурка на спине дрожала. За это мама называла меня «мурчалкой».

Иногда мама выносила меня в сад, сажала под кустик и просила: «Сиди смирно, не убегай, а то пропадешь. Я скоро вернусь».