Иван Коробейников - Голубая Елань

— Один билет до Голубой Елани, — сказал Константин в кассовое окошечко и сам удивился. Он никак не мог представить себе Голубую Елань станцией. Перед глазами невольно возникала лесная поляна, вся голубая от незабудок. Что-то дрогнуло в нем, и, зажав в кулаке крошечный картонный билетик, он стал протискиваться к перронным воротам.

…Весь последний перегон до Голубой Елани простоял у окна. По этой, недавно построенной дороге он ехал впервые. Было странно видеть из вагонного окна с детства знакомые и с трудом узнаваемые места. Все оборачивалось своей какой-то новой неожиданной стороной… Там, где стоял непроходимый лес, где в тени сосновых лап он запомнил хранилки подсочников, теперь малиновым огнем иван-чая пылали широкие вырубки. Черные пни обрастали трепетной молодью. Болотины, по которым он когда-то бродил с ружьем, болотины с кислым запахом гнили и вяжущей язык рыжей водичкой (тогда, казалось, не было ничего вкуснее ее), с зыбкими кочками, на которых заедали его комары, — все эти болотины теперь были сплошными луговинами, и уже то там, то тут виднелись на них ровные ряды скошенной травы и круглые шатры копен. И все это с высокой насыпи и узнавалось и не узнавалось и тем самым еще больше волновало Константина.

— Станция Голубая Елань, — наконец сообщил проводник, проходя по вагону. Странное, ни с чем не сравнимое смятение чувств охватило Гонцова.

— Скажите, с какой стороны станция? — спросил он.

— С правой.

Константин бросился к противоположному окну.

Солнце только что село за лесом. Плавя верхушки сосен, оно разливало вокруг золотисто-розовый свет. В окно задувало. Запах смолки, багульника, грибной плесени, земляники и чего-то еще неясного, волнующего ударил в лицо. Константин вдохнул полной грудью и заспешил к выходу. Мимо мелькали штабеля круглого леса, шпал и полыхающие закатом окна новеньких привокзальных домиков. Не давая отчета, что происходит с ним, но все время радуясь чему-то, Константин вышел из вагона и присоединился к шумной толпе пассажиров.

— Голу-убая-я Е-елань, — прочитал он по складам, не переставая радоваться. — Голубая… — Он оглянулся. Нигде и признака не было тех незабудок, которые делали елань голубой.

Константин не стал искать попутчиков и тотчас же пешком направился в Застойное. Но скоро раскаялся. В лесу быстро темнело. Кроме того, дорога так изменилась за эти годы, что он то и дело вынужден был останавливаться и решать, правильно ли идет. В одном месте следы большого пожара так смутили его, что он долго стоял в раздумье. Среди густой заросли молодых березок, будто монахи, стояли высокие обуглившиеся пни. Казалось, что и теперь еще струился от них едкий дымок. Константин решил обойти это место, но сбился с дороги и вынужден был вернуться. Пожарище окончилось не скоро. Видать, погулял здесь огонь. За пожарищем сначала пошли заросли шиповника, потом кусты крушины, боярки и, наконец, темной стеной встал бор. Константин узнал пятый проммастерский участок Колесникова. В леспроме его называли Капитоны, по имени смолокура Капитона, имевшего когда-то, лет двадцать пять тому назад, в этих местах смолокуренную яму. Капитон жил один. О нем ходили слухи, что он принимает краденое, да и сам не проходит мимо того, что плохо лежит. Достоверно никто ничего не знал, тем не менее огромного рыжего старика с бровями, закрывающими острые хитроватые глазки, все боялись.

Осенью, когда покрытая дерном землянка Капитона была усыпана гусиными лапками калиновых листьев, проезжающие мимо заводчика мужики нашли Капитона около смоляной бочки с перерезанным горлом. Причины убийства были неясны, убийц не нашли, а Капитона, как человека, умершего без покаяния, похоронили около его землянки, под кустом калины. Константин знал этот куст. С осени и всю зиму, как капли крови, рдели на нем гроздья спелых ягод. Никто не прельщался ими, даже птица не клевала их. От землянки осталась задерневшая яма. Она была в центре участка, и проммастер Колесников на ее месте сделал хранилку.

В бору стояла торжественная тишина, изредка нарушаемая падением сосновой шишки, шелестом крыльев ночной птицы и чьим-то неясным бормотаньем. Константин шел, почти с удовольствием отгоняя жужжащих над головой комаров. Вдруг он заметил, что комаров стало меньше. По верхушкам сосен прошел легкий шум. В темноте посыпались сухие иголки. Острее запахло смолой и муравьиным спиртом. Все предвещало грозу.

И на самом деле вскоре глухо, где-то в отдалении, прорычал гром. Константин прибавил шагу. Ветер спустился ниже и трепал уже лиственный подлесок. Сосны скрипели, качались, и лес внезапно наполнился треском, вздохами, слабым завыванием, похожим на завывание потревоженного зверя. Сверкнула молния, озаряя темную хвою сосен, словно вздыбленную шерсть медведя. Раскаты грома усилились. Зашумел дождь. Молнии сверкали беспрерывно и сопровождались такими раскатами грома, что, казалось, это сам бор ревет, как ревет смертельно раненный зверь. Дождь хлестал по лицу.