Жанна Гаузнер - Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма

— Я люблю хвалить, — сказал Мусатов, — если за дело. Хвалить надо напропалую, если за дело! Как и ругать. — Он почувствовал прилив свежих сил, бодрости, как всегда, когда доводилось увидеть, услышать или прочесть что-то стоящее.

«…и у нас хороший фильм. Что нам Зоя Валентиновна?..»

— Я думаю, — сказал Неверов, — мы продолжим нашу работу, посмотрим материал Виктора Кирилловича, и уж тогда обсудим и то и другое.

— Товарищ Мусатов смотрит свой материал впервые, — повернулся Неверов к Константину Тарасовичу. Три складки резко обозначились у него на лбу.

— Ну и что же? — тотчас же заволновалась Зоя Валентиновна. — Секретный он, что ли?

— Да нет, какой же секрет, — усмехнулся Мусатов, — но мне ловчее было бы одному, для первого-то раза. Я даже не знаю, кто там клеил и по какому принципу.

— Ну, зачем же нервничать, Вик, дитя мое… — прикрыв ладонью рот, шепнула Зоя Валентиновна.

— Ну, раз уж я здесь, давайте.

Снова погас свет, щелкнул проектор, раздвинулся занавес.

После «Живой степи», почти готовой, удачной и в хорошем, самом лучшем смысле, традиционной (Мусатов вдруг и это понял, немножко поостыв), необработанный, хаотично склеенный материал «Доброго человека», без начала и без конца, мог хоть кого спугнуть.

Тут был точный расчет Савицкой.

«Но неужели Неверов с нею заодно?» — думал Мусатов, глядя на свои кадры, знакомые и незнакомые, родные и чужие, как пейзаж, запавший в память в детстве и увиденный через много лет. Неверов, сидя один в конце пустого зала, тоже смотрел на экран. Он был зол, и, главным образом, на самого себя, что всегда вдвойне противно, потому что не на ком сорвать злость.

Какого черта он, Неверов, Петр Егорович, секретарь парткома кинофабрики «Наши дни», дал себя уговорить Савицкой, чтоб сегодняшний просмотр состоялся? Ведь прекрасно аргументировал против, и все же согласился в конце концов! Зачем было, да еще в присутствии работника министерства, смотреть в один присест готовый фильм и черновой фильм? Отличный фильм (Неверов тоже это почувствовал) и фильм не-выявленных пока качеств, но уже бесспорно спорный, если можно так сказать? Необычный, непривычный, каким был и сценарий?

Зачем и почему согласился Неверов? Ведь он понимал, что Мусатову что-то угрожает. Почему же он не воспрепятствовал, что было вполне в его силах!

Так что же? Не прав ли оказался Виктор Мусатов, сказавший однажды: «Я тебе советую, Петр Егорович, когда ты судишь о людях и о продукции нашей, не прислушиваться ко всяким карьеристам и конъюнктурщикам».

Петр Егорович тогда малость обиделся и ответил, что партией поставлен не за тем.

Ответил правильно. А как поступил?

На обсуждении сценария Неверов сказал, что верит, Мусатову, как художнику.

Сейчас, сидя в темном зале, глядя на немые, разрозненные куски, Неверов даже не пытался представить себе фильм готовым, а только прислушивался к собственному чутью: обманывает ли оно его?

Да нет, пожалуй. Неверов понимал это куда лучше сердцем, нежели разумом, потому что кое-как склеенные метры пленки рвались, дубли повторялись, эпизоды перемежались без логической последовательности. Блох вздыхал и ерзал, в очках Зои Валентиновны белесый луч экрана отражался угрюмым, мертвенным светом.

Потом вдруг после очередной красной склейки изображение пошло вверх ногами — монтажница второпях забыла перемотать ролик.

Раздался хохот, экран погас, свет зажегся.

Скандал, что ни говори. А они тут гогочут, как маленькие. Мусатов громче всех.

Да, смешно. Что поделаешь! Чей-то план явной дискредитации, доведенный волею случайности до абсурда, внезапно потерял свой коварный смысл, превратился в анекдот.

«…а у нас все равно хороший будет фильм!..»

Константин Тарасович, сидевший в первом ряду, поглядел на Мусатова из-за плеча:

— Сыро, недоделано, трудно судить, знаешь ли. Однако нечто совсем, совсем другое, чем у Завялова.

— Так это и привлекает… — начал Олег и запнулся. Мусатов своим энтузиазмом поставил его в такие условия, что ему теперь было не с руки защищать «Доброго человека»!

Зоя Валентиновна осторожно вздохнула и сказала осторожно:

— Как птичка божья, этот Бабурия. Не сеет, не жнет!

— Но симпатичный, — улыбнулся чему-то Константин Тарасович, а Неверов спросил:

— А вознегодовать способен добрый твой человек? Как ты думаешь?

— Безусловно, — сказал Мусатов.

— Это ваша была идея — фельетон «Дым»? — спросил у него Константин Тарасович.