Наталья Лайдинен - Другой Париж - изнанка города

Душный парижский вечер врывался через окна и двери в раскаленную квартиру на улице Ботрелли, плавил мозги, выдавливал глаза из орбит, своей густой тяжестью насиловал барабанные перепонки. Длинноволосый щетинистый мужчина неопределенных лет, ссутулившись, грузно сидел на стуле в углу, тщетно хватая губами воздух. Время от времени он тяжело кашлял и задыхался, как рыба, внезапно выброшенная на песок. Как будто именно сегодня во Вселенной закончился кислород. Рядом с ним стояла наполовину пустая бутылка виски.

Его хрупкая рыжеволосая подружка с зелеными, ярко подведенными глазами, наоборот, была необычайно оживлена, казалась даже чересчур нервной. Она стремительно и, на первый взгляд, бесцельно порхала по комнатам, выбирая подходящий наряд для вечера. Казалось, она совершала слишком много ненужных движений. Повсюду на полу вперемешку с пустыми бутылками были разбросаны разноцветные чулки и кофточки.

– Джи-и-им, как ты думаешь, мне пойдет этот наряд? – Она приложила к груди широкую яркую африканскую хламиду, привезенную из Марокко.

– Я тебя просил, не называй меня так… – монотонно донеслось из угла. – Ты же знаешь, Джим Моррисон давно умер.

Девушка испуганно вздрогнула всем телом и споткнулась на ходу, как будто натолкнулась на невидимую преграду. Но через мгновение на ее лице снова появилась рассеянная виноватая улыбка.

– Не надо так. Прости, милый. Никак не могу привыкнуть.

– Привыкай. У тебя нет вариантов.

– Но ты не сказал, идет мне эта туника или… ну, скажи, Джи-и… Ой, прости!

– Тебе все идет. Мне кажется, ты приняла сегодня слишком много таблеток, детка.

– Ерунда! Все прекрасно! – чересчур громко и нервно рассмеялась Памела.

Слегка покачиваясь, она подошла к зеркалу, быстро оделась, размазала по губам яркую помаду, осмотрела себя, сдвинув бровки, придирчиво и кокетливо.

– Милый, я пошла…

– Ты надолго? – равнодушно спросил тот, кого она называла Джимом, по-прежнему не появляясь из темноты.

– Ой, я даже не знаю. Мы с подружками…

– Ты пойдешь к нему и останешься ночевать? – Тон говорящего был по-прежнему равнодушным и отрешенным, а вопрос, скорее, риторическим.

– Ну, Джи-и-им… Ой, я опять! Никак не могу привыкнуть, – спохватилась она и, присев на корточки, раскачиваясь, закрыла ладонью рот. – Я буду стараться, обещаю! Я по ужинаю и повеселюсь с подружками, потом Эмили тебе позвонит, если вдруг я задержусь… У тебя же все будет хорошо? Ты не будешь скучать? Точно?

В коридоре под ее неловкой рукой что-то звякнуло и разлетелось.

– Ой, милый, это наша фотография из путешествия по Андалузии. Я ее нечаянно разбила… Ой, что же будет… – Она едва не заплакала и кинулась собирать осколки.

– Ничего страшного. Иди.

– Правда? – Она вскочила, радостная, как ребенок, оттого, что ее не стали ругать, и тут же забыв про неприятное происшествие. – Ну, я тогда побежала. Ты знаешь, мне действительно очень надо бежать… Меня ждут. На обратном пути я куплю «мексиканский сахар» для нас. Мы проведем чудесную ночь, правда, милый? Будем смотреть наше кино. Какие мы были счастливые тогда, в путешествии? Ты помнишь Испанию?

Тон Памелы был почти заискивающим. Она была похожа на потерявшуюся маленькую девочку. Он испугался, что она сейчас снова расплачется, поскольку терпеть не мог женских слез. Памела все еще причиняла ему немыслимую боль своей детской беззащитностью.

– Я сам все достану, тебе не стоит волноваться. Это мужское дело. Иди повеселись, Пэм. Не думай ни о чем. Пока!

Дверь в прихожей захлопнулась. В парадном, удаляясь, дробно застучали каблучки. Приступы удушья между тем продолжались. Собравшись с силами, мужчина взял с пола бутылку и жадно отхлебнул несколько глотков. Какая гадость! Виски был отвратительно теплым. Может быть, в спальне будет немного прохладнее? Шаркая ногами по паркету, мужчина тяжело побрел в спальню. Казалось, он шел целую вечность, держась за стены. В коридоре под ногами хищно хрустнуло стекло. Он остановился и посмотрел под ноги. Да, это их совместная фотография из Альгамбры в сверкающих осколках!.. Дурной знак? Наплевать. В последнее время все знаки были дурными.

В спальне среди комодов, стульев и чемоданов сиротливо стояло несколько запечатанных картонных коробок со всякой фигней из прошлой жизни. Он запрещал себе прикасаться к ним довольно долго – несколько месяцев.