Семен Бытовой - Десять тысяч лет

— В деревне сорок восемь мужчин, шестьдесят женщин, тридцать детей. И если через три дня вы не выдадите бунтовщиков, мы будем ежедневно расстреливать столько же, сколько расстреляли сегодня... При малейшем сопротивлении я позволю себе сжечь вашу деревню...

В глубоком молчании стояли мужчины, женщины и подростки.

Небо нависло над Амуром густыми свинцовыми тучами. Начинался шторм. Рыбацкие шаланды, казалось, вот-вот сорвутся с ветхих причалов и волны навсегда унесут их на шумный простор реки. Одна шаланда ударилась о камни и повалилась на борт. Парус с нее сорвало ветром.

Карательный отряд поручика Косумото уходил по тесной, единственной улице поселка, и рыбаки боялись тронуться с места. Но как только японцы скрылись за сопкой, рыбак по имени Ли Чао вышел из толпы и с грустью произнес:

— Во имя спасения женщин и детей надо выдать японцам бунтовщиков.

Другие рыбаки сказали:

— Но где же мы их найдем? В нашей деревне бунтовщиков нет!

— Кто знает, есть или нет, — перебил Ли Чао. — Но неужели среди нас не найдется человека, который бы не согласился назвать себя бунтовщиком? Ведь надо спасти деревню?!

Женщины закричали:

— Пусть назовут себя бунтовщиками те, у кого нет жен и детей.

— Надо позаботиться и о снастях. Голод не лучше смерти, — сказал старый худой рыбак в ватной фуфайке и коротких, до колен, штанах,

Несколько рыбаков хотели было двинуться к берегу, но Ли Чао остановил их.

— Пусть гибнут снасти, но пусть останутся жить люди. Решайте!

Шторм на реке крепчал. Над головами рыбаков сошлись черные тучи. Блеснула молния, глухо прогремел гром. Хлынул косой ливень.

Женщины, кутая детей в ватные куртки, бросились бежать к фанзам. Рыбаки молчаливо пошли к реке. На пенистых волнах качались рыбачьи лодки. С трудом удалось закрепить их. Хозяин шаланды, с которой ветер сорвал парус, вошел в воду и, напрягая все силы, толкал лодку к берегу.

Ли Чао не пошел к реке. Он еще с утра закрепил свою шаланду и был спокоен, что даже самый сильный шторм не сорвет железного троса. Взяв на руки мальчугана, он направился на край деревни, где в маленьком распадке стояла его новая фанза с высокой деревянной трубой.

Слова, сказанные Ли Чао, глубоко запали в душу рыбакам. Каждый думал: кто захочет назваться бунтовщиком? По правде говоря, рыбаки даже толком не знали, чем провинилась деревня.

На следующий день никто не вышел на лов. Выдалось тихое прозрачное утро. Люди встречались на улице, молчаливо кланялись друг другу и шли дальше. Думали они об одном: о «бунтовщиках», за которыми непременно придут каратели.

Ли Чао вышел из фанзы, когда вся деревня уже проснулась. Он встретил высокого худого китайца, отца своей жены, и, широко размахивая руками, стал в чем-то убеждать его. И чтобы все слышали, сказал громко:

— Нужно собрать всех. Нужно дать клятву на могиле расстрелянных, что деревня не будет сожжена, что наши женщины и лети останутся в живых.

Старик в знак согласия поклонился. Потом он спокойно разгладил редкую бородку и еле слышно произнес:

— Ли Чао, твои советы очень умны, но жестоки.

Однако Ли Чао не прислушивался к словам старика. Он принялся ходить взад-вперед, время от времени подымал над собой руки, ломал пальцы, потом хватался за голову, а потом вновь спокойно и медленно расхаживал, словно решая, как лучше уладить дело, волновавшее всех жителей.

Солнце высоко поднялось над Амуром. У берега в тихой воде плескались ребятишки, пуская по течению игрушечные кораблики с разноцветными бумажными парусами. Они забрасывали в воду маленькие сети и долго тянули их к берегу, увлеченные игрой.

В распадке, за деревней, где появились свежие могилы рыбаков, собрались все. Ли Чао пришел последним и, ни с кем не поздоровавшись, озабоченно поднялся на холм. Он всплеснул руками, точно птица крыльями, и обратился к толпе, которая стояла затаив дыхание.

— Дорогие соседи и братья мои. Сегодня мы собрались у могил двенадцати тружеников. Через два дня, быть может, и мы ляжем тут, и никто не придет к нам, чтобы пролить слезы. Вы верите мне?

— Мы верим тебе, Ли Чао! — ответило сразу несколько голосов.

— Честные соседи мои, — он по-стариковски скрестил на животе свои маленькие загорелые руки. — Пусть супруга моя, светлая, как сегодняшнее утро, огласит наш берег рыданиями, пусть мой сын в детстве останется сиротой... Я решил назваться бунтовщиком.

Люди дрогнули и обступили Ли Чао. Они не ждали этого.