Нинель Громыко - Комсомольский комитет

В каждом решении снова и снова перечислялись недостатки в комсомольской работе, и заканчивалось каждое такое творение общими призывами: «Необходимо улучшить руководство… Обязать секретарей принять решительные меры к устранению недостатков». «Комсомольцы приняли решения с честью…»

— Павел, а ты сам веришь ли, что организация выполнит эти решения? — спросил днем Игорь. — Больно их много, и потом читаешь — не знаешь, что и выполнять…

— Не верю! — честно ответил Павел.

Игорь спросил, на что же они ему. И Павел упрямо ответил:

— А другие организации не такие пишут?

Игорь, до сих пор ходивший по комнате, присел к столу:

— А ты на других не ссылайся. В вашей ли организации, в другой ли, молодежь жаждет дел, а ты заполняешь бумагу общими фразами.

— Мудришь ты что-то.

— Ты посмотри свои планы! Люди жить хотят! Так почему же ваша заводская организация отгораживается от молодежи, почему в этих бумагах, которые тобой завладели, такое щемящее убожество чувств, раздумий и мыслей: или у тебя бумаги существуют для бумаг, а жизнь — пускай она течет сама по себе, такая, какая она есть? Ты только посмотри — из месяца в месяц в плане пять пунктов: одно общезаводское собрание или актив, три комитета, причем повестки дня всюду сухие, стандартные, как правило, производственные, и одно мероприятие.

Павел вдруг с неприязнью подумал об Игоре, что он очень чистоплотен. Даже серый гражданский костюм на нем сидит, как военный мундир. Но когда Игорь поворачивался, Павел видел у него мальчишеский затылок со смешной косичкой волос, спускающейся на шею.

— Что ж, ты полагаешь, можно еще запланировать? — вдруг спросил Куренков Игоря, и в голосе его прозвучало: «А ты сам-то много ли знаешь, много ли умеешь?»

Но подсказывать Игорь не стал.

— Давай сделаем так: ты подумай сам, а потом позвони в горком, и уж тогда посоветуемся. Ведь ты организацию знаешь лучше, что и как делать — понимаешь. Вот и не будь иждивенцем.

— Не быть иждивенцем? Хм… Постараюсь, — сказал он.

— Мне кажется, у тебя много эгоизма, равнодушия, — медленно заговорил Игорь, — вот он и мешает тебе. Раньше я не замечал этого в тебе.

— Эгоизма? — голос Павла дрогнул. — Ну ты осторожней со словами, Игорь.

— А я и так осторожен. Чего ты кипятишься? Вспомни, сколько раз ты обманывал людей обещаниями. — Игорь стал приводить примеры такие, как с воскресником. — Если бы ты не был эгоистом, пусть строители не твои, разве ты смог бы ни разу не зайти в это самое двадцатое общежитие, хотя уже два года живешь в Озерной. Два, да?

— Предположим!

— У нас с тобой квартиры, семьи. А у этих людей угла порядочного нет.

— Нет, эгоизм — это не то, — тихо, но с какой-то внутренней, горькой силой сказал Павел. — Ты понимаешь, отчего у меня так случается? Вот и с воскресником и часто так. Я человек настроения. Думаешь, я не страдаю от этого? Да нет, нет, ты погоди, я даже в личной, как мы ее называем, в личной жизни такой.

В глубине души Павел считал себя несчастным человеком. Сочувствовал сам себе и от этого все снисходительнее относился к собственным поступкам.

— Хочешь, я тебе расскажу… про личное?

— Ну, расскажи.

— Знаешь, когда я был студентом, я ведь… не Галину любил. Я с другой девушкой дружил. А потом так получилось, что обидел я ее. Мы были близки с ней. Она аборт сделала… А я разболтал об этом товарищам. Грубо, по пьянке разболтал. Ты знаешь, она сказала, что никогда не простит мне. Мы попрощались. Плакали оба. Да… А потом… Потом она простила. А я к тому времени уже техникум окончил. Уезжал… И по дороге познакомился с Галиной. Старшая девочка ведь не моя — Галины. Первый ее муж умер, когда девочка была еще совсем маленькая. А я всем в Озерной говорю, что это моя дочь. Ведь девочка должна считать меня отцом, верно?

Игорь кивнул головой. Он с обостренным вниманием слушал Павла. И сначала ничего, кроме чувства, похожего на омерзение, не рождалось у него в отношении к Павлу. Но когда Игорь узнал, что Павел удочерил дочь своей жены, Игорь стал относиться к Павлу лучше. Он думал: какими все-таки разными бывают иногда поступки одного человека…

— А комсомольская работа? — вдруг, словно очнувшись, заговорил Павел. — На людях я чувствую себя лучше, чем с машинами; вольнее дышится, знаешь. Конечно, мы должны лучше работать с людьми. И я буду работать лучше…

— Обещаешь? — перебил Павла Игорь.

— Обещаю, — просто, словно о чем-то обыденном, сказал Павел. — А насчет семьи — ты не говори никому об этом, ладно? Я и сейчас Галину не люблю. Люблю ту, первую… — Павел снова нервно закурил. — Думаешь, мне легко? К Галине я привык. Она хорошая: заботится обо мне, пылинки, что называется, с меня сдувает. А вот что она нигде не учится, не гонит меня, чтоб я сам за хлебом сбегал, что для нее трагедия, если обед плох, тошно мне от этого! И мать ее не любит.