Юрий Мейгеш - Жизнь — минуты, годы...

— Каждый раз, уходя из дома, он целовал меня и говорил: до свидания, Оля. Я всегда выходила за ним на крыльцо и ждала, пока он, прежде чем выйти за ворота, помашет мне рукой. А в тот раз я почему-то не пошла за ним, не помню сейчас, что меня задержало. Я не суеверна, поверь, совсем не суеверна, а все же до сих пор не могу простить себе. Часто думаю: если бы я тогда вышла на крыльцо, трагедии не произошло бы…

— Это ты напрасно. Не надо себя мучить упреками.

Он сообразил, что стена разобрана до основания, и почувствовал, что может взять Ольгу под руку, однако, когда коснулся ее локтя, она посмотрела на него с удивлением, и он опустил руку, пошел на расстоянии. Дальше, до центра города, шли молча.

Вся площадь играла, переливалась неоновыми огнями, на вывеске универмага «Березка» две первые буквы не светились, и Ольга прочитала вслух:

— «…резка».

Литвак улыбнулся и проговорил:

— Звучит почти как «розга». Только для кого.

— Что — для кого? — не поняла она.

— Розга по созвучию, думаю только — для кого?

— А-а-а… — рассмеялась Ольга. — Видимо, для тебя… И для меня.

Затем она продолжила разговор, говорила, что не хочет жить у сестры, под опекой, и думает куда-нибудь уехать. Все равно куда, только бы не чувствовать себя иждивенцем. Она говорила, что у каждого человека, а у женщины особенно, должно быть развито чувство собственного достоинства, даже внутренней гордости.

— Я тоже поеду, — вызвался Литвак.

Именно этот момент переживал он каждый раз, когда говорил на сцене: «Я тоже пойду», потому что звучало в этих словах: «Поедем вместе».

На это он впервые в душе решился, потому что не мог забыть давнишнюю обиду и разочарование.

…Он тогда учился на последнем курсе театрального института, а она только была зачислена на первый. И все же разница не очень большая. Тогда он готов был идти на все: клясться в верности, умолять, убеждать, обещать все на свете… Но случилось так, что дороги их разошлись.

А теперь, когда Ольга Лукинична, уже овдовевшая, снова повстречалась (понял: не случайно!) на его пути, он уже находился на том уровне зрелости, когда к прошедшему возвращаются очень редко. А она и не знала, как случилось, что тогда они разошлись, потому что более близким для нее был Литвак, по-дипломатически осторожный, умный и холодно-уравновешенный, нежели неугомонный, легкомысленный в своей смелости летчик Володя, который и в любви оставался по-мальчишески безрассудным. И после свадьбы у Володи не проходила эта неосмотрительность, наоборот, становилась более заметной, и только в замужестве Ольга полюбила его самоотверженно, всей душой своей, потому он и до сих пор оставался в ее сердце и невозможно было потеснить его, чтобы сполна найти место для другого. Но ведь именно в расчете на этого другого она и приехала сюда.

В первый же вечер ходили в кино, потом долго прогуливались по городу, вспоминали студенческие годы, но абсурдность ее поступка для нее становилась все яснее, потому что в их разговоре постоянно и непременно присутствовал Володя…

Литвак это чувствовал, но делал вид, будто ничего не замечает. Верный своей рассудительной натуре старого холостяка, он не делал никаких решительных попыток ни к тому, чтобы уйти восвояси, ни к тому, чтобы приблизиться к ней. А однажды, между прочим, обратился к ней на «вы».

Она не пропустила это мимо ушей и тут же спросила:

— С каких пор мы стали такими далекими?

— Мы всегда были далекими, — ответил спокойно Литвак.

Ольга Лукинична восприняла такой ответ с приглушенной обидой, а затем как-то независимо повела плечом, дескать: как знаешь! Однако, выдержав паузу, опасаясь своего одиночества, добавила:

— Ты был когда-то другим…

— Да, давно.

— У нас тогда было много общего.

— Нас объединял наш общий друг — Володя.

— Ты серьезно никогда на него не сердился? — спросила Ольга, не веря в такое рыцарство Литвака.

— У меня всегда была мужская гордость. А твой Володя до конца оставался ребенком, и ему я искренне все прощал.

— Так, значит, ты тогда не по-настоящему…

— Ошибаешься, я очень сильно тебя любил…

— А сейчас? — с некоторой игривостью в тоне спросила Ольга Лукинична.

Литвак отпарировал в ее же манере:

— Места не нахожу!

Они ощутимо почувствовали между собой ту холодную стену, которая до сих пор держала их на расстоянии. Литвак уступил:

— Ну что ж, я не клоун, даже на сцене играю только серьезные вещи.

Ольга Лукинична приняла эти слова как намек на своего погибшего мужа Володю, которого иногда сама называла клоуном.