Юрий Мейгеш - Жизнь — минуты, годы...

Семен Иосифович говорил плавко, будто читал, а между тем на листках, в которые он заглядывал, было записано всего несколько слов. Он умел очаровывать аудиторию своим красноречием, логикой, масштабностью мысли. Не последнюю роль играла здесь и его привлекательная внешность.

— Товарища Шестича Василия Петровича мы знаем довольно давно. Этот человек пользуется — и мы должны это признать — хорошей репутацией среди общественности нашего города. Высокая образованность, лекции о морально-нравственной чистоте и стойкости характера советского человека, наконец, работоспособность Василия Петровича Шестича, его скромность… И хочу еще добавить ко всему сказанному: какая завидная судьба — достичь такого совершенства, я имею в виду, что все это представляется великолепно отточенной игрой на огромной сцене жизни. Но сегодня, товарищи, я прихожу к весьма огорчительному выводу: стояли мы перед этой великолепной сценой безбилетными зрителями, сперва с настороженностью, а затем, целиком отдавшись очарованию мастерской игры; хлопали в ладоши. Сейчас об этом уже можно говорить как о доказанном факте. У меня возникает логический вопрос: где подлинный Шестич, где настоящий человек, всегда остающийся в своем морально-нравственном совершенстве монолитом? Человек, в полном значении этого слова, не может жить двойной жизнью, сохраняя искренность. Ведь живя двойной жизнью, он каждый раз идет против самого себя. Если когда-нибудь человечество придет к своему совершенству — я говорю «если», имея в виду возможные катастрофы, скрывающиеся в отставании морали и нравственности от динамичного развития научного прогресса, — то, естественно, что в первую очередь это совершенство проявится в полной гармонии чувства и действия. Как музыкальный инструмент, могущий создавать только ему одному свойственный звук, человек будет создавать жизнь только по велению своего внутреннего естества. Хотя, должен признаться, сравнение человека с инструментом лично у меня вызывает внутренний протест, потому что человек никогда не может быть похожим — даже отдаленно! — на неодушевленный предмет, тем более на высокой ступени общественного развития и на высокой стадии биологической эволюции. Но простите меня, дорогие друзья, речь идет о более значительном, нежели точность слова. Раздвоение личности — это признак моральной, нравственной ущербности. Именно так можно истолковывать суть разбираемого нами вопроса. У Шестича в его проступке ярко проявилась именно эта моральная ущербность. Дисгармония души. Сегодня, когда научный прогресс дал человеку небывалую силу и практически привел его к дилемме «быть или не быть?», вопросы морали, нравственности должны занять подобающее место во всей нашей дальнейшей работе. Ибо дальнейшее форсирование развития науки при явственном отставании морально-нравственного совершенства ставит нас перед проблемой огромной важности, короче говоря, мы рискуем собственным существованием. Вот почему я сегодня, здесь, бью в набат.

Нет никакого сомнения в том, что сам по себе единичный случай, о котором я веду речь, не таит в себе прямой угрозы для человечества, но в каждом самом маленьком явлении или факте нужно уметь видеть общую перспективу. Большой преступник начинается с самой невинной кражи бублика, и если существует прямая связь между украденным когда-то бубликом и эшафотом, то не менее прямая связь просматривается между единичным случаем морально-нравственного падения и общей катастрофой — сегодня изуродовал жизнь собственной семьи, а завтра, имея для этого все интеллектуальные данные, нажмет на кнопку, чтобы изуродовать планету. Нынешние возможности человека не имеют себе прецедента в истории общества. Если в далеком прошлом Нерон мог поджечь Рим, то наш современник, стоя на нижней ступеньке общественной иерархии, может поджечь целые континенты.

Любовь, привязанность — это самое красивое, самое возвышенное из всех человеческих чувств, однако — и это я говорю со всей категоричностью! — только при одном условии, что эти чувства имеют общественную позитивную значимость. В противном случае можно оправдать все преступления, происходящие на почве любви или какой-либо другой свойственной человеку страсти. Убийцы тоже совершают антиобщественные действия под влиянием сильных переживаний, возможно не менее сильных, чем любовь, однако они ни при каких обстоятельствах не заслуживают оправдания. Почему же любовь должна составлять исключение?