Наталья Суханова - Зеленое яблоко [СИ]

Потому-то и теперь, в самые дружелюбные наши времена, завидев его, — а я всегда, еще даже не свернув на улицу, по которой шел он, знала бесчувственно, что сейчас увижу его, и в самом деле обнаруживала идущим навстречу, — тут же спешила перейти на другую сторону. И если уславливалась встретиться — все равно неодолимо желала прошмыгнуть, обойти. Неошибающийся инстинкт! Я и вообще-то избегала сталкиваться со знакомыми, хотя бы потому, что нужно здороваться, — не выношу здороваться, а то и говорить. Когда же навстречу шел он, срабатывало большее — чувство самосохранения. Товарищество, шутки, нежность или, напротив, насмешки, подкалывания — это на людях, при всех. Наедине же встретиться — непереносимо! И если уж он окликал и приходилось «замечать» его, я торопилась как можно скорее прервать разговор. И он уже и сам дергался отойти при моем, даже не движении, одном взгляде в сторону.

Да, всегда был инстинкт, что, пойди ему навстречу, покажи, как он дорог, он сам же первый уйдет. Я-то знала: мы, и ненавидя, любим друг друга. Он не знал, не хотел знать. Он не верил мне, не верил никому, и меньше всего внутреннему голосу — слишком осторожный, слишком боящийся боли и унижения! И хорошо. Потому что уверенный в моей любви он бы уже не любил меня.

Дух противоречия был дан нам изначально. Когда он поворачивался уходить, все обрывалось во мне, но — «ну наконец-то ты уходишь!», чтобы ему захотелось остаться. Или он с небрежной физиономией: «Я, пожалуй, с тобой сяду»! — я так хочу, чтобы он сел, и так не хочу! «Конечно, садись», — говорю я насмешливо, чуть ли не издевательски — и он уходит, а я готова за ним ползти, но тут же отворачиваюсь к кому-нибудь с улыбкой. А если в ответ скажу: «Сядешь? А стоит ли?» — он, конечно же, упрямо сядет, а меня уже аж корежит, я только и жду, чтобы он ушел, и если он не поторопится, тоска заполонит меня, я сама поспешу смыться. А смывшись, буду уже жалеть. Рядом — такое тяготение и такое отталкиванье! И потом, рядом — дальше же. Да и к чему? Вместе нам все равно не быть. Быть вместе — значит потерять друг друга. И быть физически вместе — так мало в сравнении с нашим неистребимым присутствием друг в друге. Я бы хотела от него ребенка, и тогда бы я избавилась от Тимура, у меня был бы маленький Тимур, который не сникал бы, встретив сильное чужое мнение. А счастье — это уж из другого какого-то мира. И пусть бы уж этот другой мир скорей приходил — ослабил, сокрыл наши тайные узы.

Поступать в институт я решила в другом городе. Но было то, что тянуло бы меня и за много верст отсюда. Я могла оставаться в смутном знании здесь. Уезжая отсюда, я должна была знать: да или нет? До поры, до времени менуэт, где гармонично движутся кринолины и фраки, вполне замещает жизнь — только не надо глубоко вздыхать, не делайте резких движений, дыхание должно быть поверхностно, а инстинктивные запреты глубоки. Но предстоял отъезд, и я вопреки инстинктам, в неожиданной страсти противоборства и поступания вопреки, с чувством гнуснейшей ошибки позвонила Тимуру. Первая радость от первого легкого разговора:

— Что ли, это Тима?

— Что ли, да.

— А это я.

— Я уже понял.

Но едва я попросила о встрече, он насторожился. Что ж, естественно: сколько раз мои звонки были началом какой-нибудь очередной игры с неприятностями для него.

— Зачем, Даша, чего ты хочешь?

Мужество оставило меня, я попросила у него какую-то книгу и еще более насторожила его:

— У меня нет такой. Нет, и достать не могу.

Я собралась с силами и храбро молвила:

— Ну, это и неважно. Книгу я достану в другом месте. У меня есть более серьезное дело… разговор.

— Какой?

Сердце у меня колотилось все сильнее:

— Это не телефонный разговор.

— Но у меня нет времени.

Как же он трусил — пора было мне отступить:

— Ну, если у тебя нет времени…

— А в чем дело?

После долгого нудного препирательства, подвигаемого вперед только моими попытками отступить, он назначил мне встречу через два дня.

— Хорошо, Тима, позвони мне, когда ты сможешь встретиться со мной.

— Нет, это ты мне позвонишь послезавтра в шесть вечера.

— Хорошо.

— А в чем все-таки дело?

— Я устала тебе объяснять.

— А все-таки?

— Значит, послезавтра в шесть.

Он прибежал через десять минут.

— Выйди!

— Может, ты пройдешь? Дома никого нет.

Мама была дома, но я надеялась, что она не появится. Однако она выглянула из своей комнаты.

— Ты можешь выйти? — повторил Тимур.