Римма Коваленко - Хлеб на каждый день

— Симочка, ну что ты себе позволяешь? Ты представляешь, что такое современный десант? Они прыгают на своих парашютах с такой высоты, почти из невесомости.

Марина шептала мужу:

— Мишка, просись на кухню. Надо себя проверить. Вернешься — и в пищевой институт. Кто ваш муж?

И Джоник раскусил, кто тут виновник торжества, то и дело подбегал к Мише, заглядывал ему в глаза, словно старался запомниться покидавшему их воину.

— Не завидуй, — сказала внуку Анастасия, — не успеем опомниться, как ты вырастешь и пойдешь под ружье.

Никто не опроверг ее слов, и Джоник нахмурился.

— Я не пойду под ружье.

— Как это не пойдешь? А кто нас защищать будет?

Джоник оглядел их с недоумением: такие большие и ждут его защиты? Залез к Мише на колени:

— А если я не вырасту?

— Вырастешь! Человек сам растет, это от него не зависит.

— Мы с тобой вдвоем будем их защищать?

— Вдвоем — мало. Нас сто будет, тысяча и миллионы.

Это Джоника успокоило и окончательно объединило с Мишей. Марина даже к концу застолья расстроилась: ну чего прилип к Мишке? У них последний вечер, расставанье, должен же соображать.

Договорились, что никакой шумной толпы родственников возле военкомата не будет, Марина пойдет провожать одна, но не тут-то было. Увидели издали Анастасию с Джоником и, не сговариваясь, повернули назад. Полчаса еще до начала сбора, а эти уже прибыли, как будто не было никакого уговора.

— Ты так и не зашел к отцу? — спросила Марина.

— Нет. Я напишу ему. В письме все объяснить будет легче.

— И мне к нему не ходить?

— Не надо.

Все уже было сказано, и, как при всяком расставании, последние минуты были пустыми. По переулку навстречу им двигались пары, молчаливые, похожие на них. Тоже отодвинули от себя родных, попрощались накануне, и родичи группками поодаль держались от них. Многие опередили, как Анастасия с Джоником, и стояли у ворот военкомата.

— А вот и дядя Миша, — сказала Анастасия, — а этот защитничек в пять утра проснулся, и пришлось вести сюда.

Анастасия оправдывалась, а Джоник опять прилип к Мише, обхватил руками его колени и, сияя своей детской, преданной улыбкой, глядел на него снизу вверх.

— Кой-кто подумает, что ты уже себе такого сына успел сообразить, — сказала Анастасия. Сказала глупость, потому что призывники все были одного возраста и сына ни у кого такого быть не могло.

Но Мишу не смутили слова Анастасии, он поднял мальчика, подбросил его вверх.

— Летчиком будешь?

— Буду!

— А десантником?

— Буду!

— А поваром?

— Буду!

Неизвестно, сколько раз еще он бы его подбросил вверх если бы не раздалась команда:

— По-о-строиться!

Миша бегом бросился от них, а Марина, Анастасия и Джоник попятились к забору.

Потом все промелькнуло, как во сне: майор произнес короткую речь, во двор въехали автобусы и тут же их не стало, и провожающие куда-то исчезли. Джоник вдруг рванулся и побежал, Анастасия сжала локоть Марины.

— Останови его, — сказала она Марине, — не надо, чтобы он к ним подходил.

Марина поглядела в ту сторону, куда побежал мальчик, и не смогла сдвинуться с места. Справа от ворот стояли рядом и разговаривали Зоя Николаевна и Мишин отец. Анастасия сама догнала Джоника, вернулась с ним к Марине, взяла и ее за руку и увела их со двора военкомата.

Ни он, ни она не знали, как оказались рядом. Сын их подбрасывал вверх мальчугана, а они издали смотрели на них. Потом в одну и ту же секунду глянули друг на друга. Кругом была толпа, ни обойти, ни разминуться. Словно кто-то их свел и поставил рядом. Сын уехал с такими же, как сам, ставшими взрослыми мальчиками, двор опустел, а они все стояли и говорили, словно выпал им час наговориться за всю прожитую порознь жизнь.

— Я довольна своей жизнью, — говорила Зоя Николаевна, — теперь она, можно считать, катится по ровным рельсам. Нет, я не чувствую себя старой, просто знаю, что никаких перемен в ней уже не будет. А ты доволен?

— Наверное. Я, Зойка, не умею представлять рельсы. Всю жизнь носило по бездорожью.

— Я не виню. Хорошо, что мы встретились. Я только сейчас поняла, от какой избавляюсь тяжести. Той Зойки, которая была твоей женой, давно уже нет. А я все носила и берегла ее обиды. Ты изменился. Из тебя что-то ушло, что-то очень твое… глаза вроде те же, а все лицо другое.

— Зачем ты запретила ему со мной видеться?

— Считала, что ты не имеешь на это права. Я его вырастила, он мой сын.

— Я твой должник. Я готов выплатить свои долги, какие угодно. Хотя повторяю: виноватым себя не чувствую.