Унковский в горнице молился образам.
— Неси бревно! — скомандовал за дверью Степан.
— Да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя, — шептал Унковский.
В дверь снаружи крепко ударили; дверь затрещала, подалась… Еще удар. Унковский бестолково забегал по горнице…
— Добуду я сегодня княжей крови! — кричал Степан. — За налоги твои!..
Еще удар.
— За поборы твои!
Унковский подбежал к окну, перекрестился и махнул вниз, в огород. Упал, вскочил и, прихрамывая, побежал.
Еще удар в дверь… И группа казаков со Степаном вломилась в горницу.
— Утек! — сказал Федор Сукнин. Показал на окно. — Брось ты его, Степан.
— Ну уж не-ет!.. Он у меня живой не уйдет. — Степан, с ним есаулы, кто помоложе, и казаки выбежали из горницы.
— Пропал воевода, — сказал Федор.
— Воевода-то — пес с им, — заметил Иван Черноярец. Они вдвоем остались в горнице. — Нам хуже будет: опять ему шлея под хвост попала… как с кручи понес. Надо б хоть на Дон прийтить, людишками обрасти.
— Теперь — один ответ.
— Не ответа боюсь, а — мало нас.
— Будут люди, Иван! Дай на Дону объявиться — все будет. А Степан сейчас уймется. Воевода, дурак, сам свару учинил.
…Степан ворвался с оравой в церковь.
Поп, стоявший у царских врат, выставил вперед себя крест:
— Свят, свят, свят… Вы куды? Вы чего?..
— Где Унковский? — загремел под сводами голос Степана. — Где ты его прячешь, мерин гривастый?!
— Нету его тут, окститесь, ради Христа!..
Казаки разбежались по церкви в поисках воеводы. Степан подступил к попу.
— Где Унковский?
— Не знаю я… Нету здесь.
— Врешь! — Степан сгреб попа за длинные волосы, мотнул на кулак, занес саблю. — Говори! Или гриве твоей конец!
Поп брякнулся на колени, воздел кверху руки и заорал благим матом:
— Матерь пресвятая! Богородица!.. Ты глянь вниз: что они учинили, охальники!.. В храме-то!..
Степан удивленно уставился на попа:
— Ты никак пьяный, отче?
— Отпусти власья! — Поп дернулся, но Степан крепко держал «гриву».
— Илюша-пророк! — пуще прежнего заблажил поп. — Пусти на Стеньку Разина стрелу каленую!.. Две!..
Степан крепче замотал на кулак «гриву».
— Пусть больше шлет!
— Илья, дюжину!!! Илюха!..
Казаки бросили искать воеводу, обступили атамана с попом.
Степан отпустил попа.
— Чего заблажил-то так?
— Заблажишь… Саблю поднял, чертяка, я что тебе, пужало бессловесное? Не был тут воевода. В приказе небось, в задней избе.
— Негоже, Степан Тимофеич. Аи, негоже!.. Был уговор: никого с собой не подбивать, на Дон не зманывать… А что чинишь? — говорил астраханский жилец Леонтий Плохов.
Степан Тимофеевич, слушая его, мрачно (с похмелья) смотрел на реку. (Они сидели на корме атаманова струга.)
— Воеводу за бороду оттаскал… Куды ж это? Слугу царского…
На берегу казаки собирались выступать.
— Тюрьму распустил, а там гольные воры… сидельцы-то.
Степан плюнул в воду, спросил:
— А ты кто?
— Как это?
— Кто?
— Жилец… Леонтий Плохов.
— А хошь, станешь — не жилец.
— А кто же?
— Покойник! Грамотки тайком возишь?! — Степан встал над Леонтием. — Воеводам наушничаешь! Собачий сын!..
Леонтий побледнел.
— Не надо, батька. Не распаляй ты сердце свое, ради Христа, плюнь с высокой горы на воевод… Я их сам недолюбливаю…
На берегу возникло оживление.
— Что там? — спросил Степан.
— Нагайцы…
На струг взошли четыре татарина и несколько казаков.
— Карасе воевал, бачка! — приветствовал татарин, видно старший.
— Хорошо, — сказал Степан. — От мурзы?
— Мурса… Мурса каварил…
Степан покосился на Леонтия, сказал что-то татарину по-татарски. Тот удивленно посмотрел на атамана. Степан кивнул и еще сказал что-то. Татарин заговорил на родном языке.
— Велел сказать мурза, что он помнит Степана Разина еще с той поры, когда он послом проходил с казаками в их землю. Знает мурза про походы Степана и желает ему здоровья…
— Говори дело! — сказал Степан по-татарски. (Дальше они все время говорили по-татарски.) — Читал он письмо наше?
— Читал.
— Ну?.. Мне писал?
— Нет, велел говорить.
— Ну и говори.
— Пять тысяч верных татар… — Татарин показал пятерню.
— Вижу.
— Найдут атамана, где он скажет. Зимой — нет. Летом.
— Весной.
— Ага, весной.
Степан задумался.
— Скажи мурзе: по весне подымусь. Зачем пойду — знаю. Он тоже знает. Пусть к весне готовит своих воинов. Куда прийти, скажу. Пусть слово его будет твердым и верным, как… вот эта сабля. — Степан отстегнул дорогую саблю и отдал татарину. — Пусть помнит меня.
Читать дальше