Константин Лагунов - Начнем сначала

— Мне хорошо здесь с тобой, — очень убежденно и твердо проговорил Славик. — Я никуда не собираюсь…

Да, он говорил, что думал, во что верил, и его ответ поначалу обрадовал Андрея, тот довольно улыбнулся, но сразу же погасил улыбку, нахмурился.

— Ерудей не для тебя, Славик, — спокойно и твердо, хотя и не без горчинки заговорил Андрей. — Это обитель отверженных, отторгнутых от общества. Молодому, здоровому, умному парню здесь нечего делать. Дотянешь до лета, заработаешь деньжат, закалишься немножко — вон отсюда! Возвращайся к матери. Пока не заплесневел, не замшел… — Помолчал чуть и задумчиво-мечтательно: — Можно, конечно, заочно в институт. Времени здесь навалом. Шутя кончишь. Получишь диплом… — Вдруг засмеялся. — Не хочу, а лукавлю. Хитрю. Прости. Жалко с тобой расставаться, вот и…

— Не надо, Андрей, — просительно проговорил Славик. — Один я отсюда не поеду.

— Не понял. — А сам засветился радостью.

— Уедем вместе. Хоть в Гудым. Хоть в Челябинск. Можно и в твою распрекрасную Москву.

— Со мной доедешь только до первого вытрезвителя.

— Неправда. Я четыре месяца здесь, а ты ни разу…

— Пить нечего, Славик. Потому и ни разу. Бражка эта, которую мужики к Новому году наварили, — не по мне. Сладкие, легкие и иные цветные напитки презираю. Только нашу русскую, горькую приемлю, а ее тут днем с огнем…

Говорил, отведя глаза, потому что это была полуправда. Каких усилий ему стоило отказаться тогда от кружки самодельной вонючей бражки. Руки, ноги дрожали, душа трепетала, всю волю в кулак собрал, чтобы сказать категорично, спокойно и даже весело: «Нет, мужики. Эту муру пить не стану. Давайте без меня…» Изнасиловал, сломал себя единственно ради того только, чтобы не огорчить Славика, показать характер. Да и тогда еще не приспел его срок, не подошла роковая черта запоя. Оттого и устоял. И едва Ерофей и Антуфий захмелели и в их репликах замелькали непечатные словечки, Андрей сразу увел Славика.

Всю новогоднюю ночь они просидели в своем доме, пили чай с брусникой и морошкой, разговаривали обо всем, что пришло на ум, слушали радио. Даже пели. То, что Андрей преднамеренно увел его из-за новогоднего стола, чтобы не видел, не слышал, не знал, — это Славик сразу понял, а вот о том, каких усилий стоило самому Андрею отказаться от хмельного, — не догадывался, не думал. Потому и в Андрееву придумку о неприятии им иных, кроме водки, напитков сразу поверил и обрадованно воскликнул:

— Значит, никакой ты не алкаш! Алкаши пьют одеколон, клей, любую мерзость! Лишь бы опьянеть.

— И я пил. Чего только не пил. Вспомнить страшно…

— И не вспоминай. Не вспоминай! — поспешно перебил Славик. — Зачем? Начнем сначала. Что было — оставим там, за бортом. Ты же сильный. Умный. Характер и воля!

«Ах, мальчик. Милый, непорочный мальчик, — растроганно и горько думал Андрей, слушая, как его аттестует Славик. — Страшен и горек будет неотвратимо близкий час твоего прозрения. Все во мне на пределе, на взводе, давно готово к взрыву. Один глоток… Капля… и — кувырок. Может, к лучшему. Чем крепче прирастем, тем больней раздваиваться. Лучше уж сейчас… Нет! Нет! Не, хочу! Ни сейчас, никогда. Это последнее, единственное… Милостивая судьба. Сжалилась… Смилостивилась… Подала. Последняя соломинка…»

Бесшумно и неспешно длинные металлические зубья расчески то взбивали, то приглаживали черные жесткие волосы Славика. Нервно и звонко пощелкивали ножницы, редким крупным черным дождем падали срезанные волосы.

Ах как хорошо, как покойно и уютно было Славику. Он и не предполагал доселе, какими нежными и любящими могут быть касания обыкновенных железных зубьев, а звонкое прищелкивание ножниц звучало как колыбельная мелодия, под которую невозможно было не задремать…

Уже отчетливо был виден голубой вертолет, заходивший на посадку. Андрей прощально потискал руки Ерофею и Антуфию, повернулся к Славику, а тот вдруг:

— Я полечу с тобой, Андрей.

— Зачем? — недовольно спросил Андрей, сразу догадавшись зачем.

— Надо. Дорогой объясню, — подступив вплотную к нахмурившемуся Андрею. — Не сердись, слышишь? Поверь, это очень-очень нужно. Чрезвычайно важно. Всего ведь на один день. Завтра вместе и вернемся. Ну, пожалуйста, Андрей. Я прошу тебя.

Андрея рассердило, что Славик тайно, не спросясь изготовился к этой поездке. И обрадовало: ради того, чтоб помочь ему одолеть искус, решился парень на такое. И расстроило, ибо знал Андрей: ничего из этой затеи не получится и все будет так, как было, как должно случиться. Ему стало жаль парня: намучается, перенервничает… отвернется. «Обязательно отвернется», — расстроился Андрей, не зная, как отказать парню, и не желая брать его с собой.