Константин Лагунов - Начнем сначала

— Ах, Славик, Славик… — жалобно вымолвил Андрей, отрешенно махнув рукой.

А вертолет уже завис над крохотной, расчищенной от снега квадратной площадкой. В дверном проеме крылатой машины показалась сутулящаяся фигура в летной форме. Андрей круто повернулся и заспешил к грохочущей машине. Следом помчался Славик. Подняв над головой рюкзак, набитый свежей рыбой и дичью — гостинец вертолетчикам, — Андрей, едва коснувшись ступеньки, легко вскочил в вертолет, и тут же влез туда Славик.

Угрюмый, насупленный, сердито сопящий Андрей всю дорогу молчал, старательно отводя глаза от ищущих глаз смущенного парня. Тот не заговаривал, не задевал, но скоро очистился от смущения, на смену которому пришло чувство, похожее на гордость. Еще бы! Столько лет прекрасный человек мучился дурной болезнью. Знал путь исцеления, понимал: чем скорей ступит на этот путь, тем легче будет тот и безболезненней. Но… не решался, не смел и оттого еще сильнее мучился и страдал… И вот сегодня Славик спасет несчастного, но дорогого человека, поможет ему сделать самый первый, решающий и самый трудный шаг к заветному исцелению. «Дуйся. Злись, — мысленно обращался Славик к угрюмому Андрею. — Целый день, как ребенка, за ручку водить буду. На шаг не отойду. Кроме пива, ничего не дам… Потом поймешь. Спасибо скажешь…»

Большие шестиугольные настенные электрочасы показывали четверть восьмого утра, когда, так и не обмолвившись ни единым словом, Андрей и Славик с трудом пробрались сквозь невообразимую толчею вечно переполненного зала ожидания Гудымского аэропорта и вышли на тесно заставленную автомобилями площадь. Остановились осмотреться, прикинуть, как ловчее добраться до города, и тут вдруг, будто привидение, возник перед ними высокий, мордастый, краснощекий рябой мужик в рыбацких резиновых броднях со спущенными голенищами, засаленных ватных штанах, потрепанном залатанном ватнике, из-под которого выглядывали сразу и тельняшка, и цветная рубаха, и красный пуловер, и непомерно широкий ошейник черного шарфа. Все это разноцветье было одинаково заношено, потрепано и драно. А на голове рябого привидения — прожженная в нескольких местах, до блеска замусоленная серая солдатская шапка.

— Андрей! — надорванным сиплым голосом заорало привидение. — Побратим! Здорово, друг! — облапил Андрея и ну его тискать, мять, трясти, целовать, ладонями и кулаками нещадно молотя при этом по спине и по бокам. — Здорово, брательник! Дорогой и единственный! С приехалом тебя! Ха-ха-ха! А мы только что вспоминали тебя, бродяга. Тут Сурок и Заплатка. Собрались позавтракать. Пузырек раздобыли. Стали разливать и… Айда к нам!

И, будто паук оплошавшую муху, поволок легковесного, тонкого, безропотного Андрея.

Сперва Славик растерялся и поплелся было следом, но, живо сообразив, к чему клонится дело, решительно заступил путь рябому.

— Отпусти его сейчас же! — резко и повелительно воскликнул Славик. — Отпусти! Куда ты его тащишь?

— Сгинь, — угрожающе уркнул Рябой, и лицо его побурело.

Славик вцепился в руку, обнимавшую Андрея. Рябой ловко развернулся, сграбастал Славика за грудки и, дохнув отвратным тошнотворным перегаром, рявкнул:

— Чего суешься, кутенок? Жить надоело?!

— Это мой сын, — жалобно промямлил Андрей.

— Сын? — изумился Рябой и выпустил Славика. — Сын, говоришь? Чего молчал до сих пор, что у тебя сын?

— Пошли! — скомандовал Славик Андрею.

И они пошли. А Рябой, провожая их недовольным, изумленным, злым взглядом, прокричал вслед:

— Приходи вечерком к Крабу! Слышишь? Будем ждать!

— Ты чего? — негодовал Славик. — Охотник! На медведя с ножом. А с этой поганкой…

— Это судьба, Славик… — потерянно забормотал Андрей. — Приспел мой срок. Вот он порог… Шабаш.

— Какой порог? Чего ты городишь? — постигая смысл сказанного, пугаясь и тревожась, вопрошал Славик.

— Все равно — шабаш. Возьми вот документы. Тут доверенность на запчасти. Получи и лети в Ерудей. А я в чистилище… По всем кругам… До самого ада… Вынырну — ворочусь. Нет? Не поминай лихом…

Его лихорадило, горячечно посверкивали вовсе сузившиеся глаза, алые пятна загорелись на скулах, голова подергивалась, нервный тик корежил левую бровь. Он преображался, распадался на глазах, теряя сперва осанку, потом походку, потом голос, все стремительней превращаясь в незнакомое, жалкое, убогое существо, и, потрясенный этой метаморфозой, Славик лихорадочно соображал, как остановить, сдержать этот жуткий распад. Самое разумное было бы воротиться немедленно в Ерудей, но полетит ли Андрей? Стоит им заспорить, и снова вынырнет Рябой, и тогда… Почти насильно Славик усадил одрябшего, брюзжащего Андрея в такси, и они сразу отправились оформлять накладную на запчасти, потом поехали получили их. К полудню, покончив с задельем, Славик стал уговаривать Андрея вернуться в Ерудей. Но Андрей уперся.