Михаил Лев - Если бы не друзья мои...

— Семен, — спросил я его, — ты видел ночью зарево пожара? Какие, по-твоему, деревни горели?

— Это где-то в районе Кострич, Старого Спора, Великой Старины… Вы же идете оттуда, вам лучше знать…

— Мы идем оттуда, но знаем не больше твоего. Если это так, значит, фашисты оттуда убрались. Поджогами они обычно завершают дела. День отдохнем, а вечером дашь мне коней, пошлю туда двух разведчиков.

На следующее утро мои разведчики вернулись. Вот о чем они рассказали.

Фашисты одновременно окружили деревни Старый Спор, Великую Старину и Березовое Болото. Дядю Мишу с сыном они захватили в поле. После страшных пыток расстреляли его, жену, сына и двух младших дочерей. Старшие две дочери, скрывшиеся в соседнем селе, спаслись. В деревне расстреляли еще многих, сожгли хаты. Когда немцы ушли и крестьяне хоронили убитых, тело дяди Миши нигде не было обнаружено, хотя соседка уверяла, что сама видела его труп.

Застигли врасплох и расстреляли ту, что стала мне второй матерью, Игнатьиху, избу ее сожгли. Одну женщину убили только за то, что в растерянности и страхе назвала офицера не господином, а товарищем. Десять человек расстреляли в Березовом Болоте, нескольких угнали с собой. Двадцать человек были вывезены из Усоха и убиты в Бацевичах. Среди них был и наш стражский друг Семен Бируля.

Я не мог совладать с собой, сходил с ума от горя — сколько потеряли мы дорогих людей, преданных друзей… В этот день прибыло еще одно ужасное известие: в городе арестовали многих наших агентурных разведчиков, среди них и Таню Гусеву — младшую дочь Игнатьихи. Сколько бед сразу обрушилось на нас!

— Друзья! — обратился я к своим разведчикам. — Мы собирались пробыть здесь несколько дней. Но теперь считаю, что нам следует сегодня же вернуться в свой район — в такое время мы обязаны быть вместе с нашими близкими.

Разведчики со мной согласились.

Мы постучались к сестре Андрея Рощина.

— Кто там? — спросила она в испуге.

— Это мы, открой, — ответил ей брат.

— Обогрейтесь и уходите отсюда…

Среди расстрелянных фашистами был и ее муж.

В Великой Старине мы над свежей могилой Игнатьихи дали три залпа — с такими почестями хоронили партизан, героически погибших в борьбе против оккупантов.

Рано утром встретили мы в лесу старшую дочь дяди Миши.

— Лена, куда ты идешь?

— К отцу.

«Она, — подумал я, — сошла с ума…»

— Где же ты его будешь искать?

— Мне его искать не надо, я знаю, где он…

— Где?

— В том самом шалаше, куда он предлагал вам перебраться.

— Лена дорогая!.. Что ты говоришь? Твоего отца фашисты расстреляли. Слышишь? Расстреляли…

— Нет. Они в него стреляли, но не убили. Пять пуль в него попало, но он жив. До леса он сам дополз, а там помог ему наш пастух… А это для него завтрак. Может, у вас есть чистая марля? Нечем раны перевязать.

Я остолбенел. То ли она правду говорит, то ли… Девушка продолжала путь, мы за ней. Возле шалаша стояла Галя, сестра Лены.

— Как отец?

— Лучше.

— Правда?! — крикнул я и бросился бежать к шалашу.

На земле была постлана свежая солома. Дядя Миша лежал весь забинтованный, только борода была видна, но и она из красновато-рыжей стала седой. Он тяжело и прерывисто дышал.

— Дядя Миша, ты жив? Вымолви хоть слово…

— Садись возле меня, сынок, но не прикасайся ко мне — каждая жилка болит. Я жив, видишь ведь, жив. Это сам бог мне жизнь подарил, чтобы я мог за все расплатиться. Скажи, ты возьмешь меня к себе? Меня и дочерей, а? Плохо, видно, враги знают Орловых. Берегитесь же! Вместе по одной земле нам не ходить. Так говорю я, Михайло, так говорят мои дети, так будет…

Он попытался подняться, но я его удержал.

— Ваня, — обратился я к Чижику, — садись на коня и разыщи наших. Писать ничего не буду, сам все расскажешь, но без врача не возвращайся. Езжай!

Я осмотрел и перебинтовал раны на голове, на плече дяди Миши. Три зуба у него полицай кулаком вышиб.

— Стреляли в нас из пистолетов. Первая пуля попала в дочурку и сразу ее уложила. Потом они попали в Митю, сынка моего. Он только успел крикнуть: «Папа!» — и ухватился за меня. Мы оба упали. Если бы не ночной холод, я, может быть, еще долго не пришел бы в себя. Они нас из хаты в одних рубахах вывели… Не рубахи, шкуры я с них сдирать буду. Об одном молю — скорее бы на ноги встать… Я знаю, что мне делать…

Спустя три месяца он уже был здоров. Со старшей дочерью, Леной, они остались в моей группе… Вторую дочь, Галю, взяли в отряд. Лена часто отправлялась в город, носила туда взрывчатку, а оттуда доставляла нужные сведения.