Михаил Лев - Если бы не друзья мои...

Минут через пятнадцать я пошел искать Чижика. Он сидел возле кухни у костра и с невозмутимым видом уплетал картошку с мясом.

— Командир, — вскочил он, увидев меня, — что это сегодня с вами? Или, может быть, это я спятил? Куда вы меня послали? Заниматься воскрешением мертвых, что ли?

— Погоди, Ванюша, ты, я вижу, очень увлекся едой и забыл, что не один ты голоден. Слышал приказ комбрига? Что мне оставалось делать? Заявить, что очная ставка не может состояться?

— Как же теперь быть?

— Первым делом перекусим. Потом я вернусь туда, а еще через десять минут ты явишься и отрапортуешь, что Харкевич тут, но постовые его не пропускают в лагерь. Возможно, этого одного будет достаточно, понял?

— Ясно… Присаживайтесь. У меня завелись сухари, возьмите…

С моими разведчиками я жил душа в душу, но с Ваней дружил больше, чем с другими. Правда, он любил выпить, нередко разрешал себе лишнее, но своей преданностью делу и бесстрашием все искупал.

Как только Чижик доложил, что Харкевич здесь, Цыганок стал неузнаваем, словно кто-то с него резко и неожиданно сдернул маску.

— Подождите, подождите, — он сполз с пенька на землю, — я сам все расскажу, а если вы мне не поверите, спросите потом у Харкевича…

— Давно пора, — прогудел комбриг.

Он сообщил нам то же самое, что и Харкевич, только немного больше знал и о большем догадывался.

— Сколько ты получал за свою службу? — спросил комбриг.

— Семьдесят пять марок. Они грозили убить моих родителей…

— А за мою голову тебе хоть крупную сумму посулили? Комиссар, говори с ним сам, я на него живого смотреть не могу. А тебе, товарищ, — он повернулся ко мне, — спасибо. Я бы предложил отдохнуть у нас, да сейчас не время. Спокойнее станет — приходи в гости, и мои разведчики найдут, чем похвалиться. Передавай привет Силичу.

Комбриг, как всегда, серьезный, немного даже сумрачный, дружески пожал мне руку.

Партизанские отряды покидали лес.

— Очень важно, чтобы ты со своей группой остался здесь, — сказал мне Силич.

Мы договорились о том, как будут встречаться наши связные, если во всех окружающих деревнях расположатся немцы. Поздно ночью мы расстались.

— Счастливо оставаться, — прощался с нами Леонид Петрович, комиссар.

— Счастливого пути, товарищи…

На рассвете я отправился к дяде Мише.

Стар и мал звали его дядей Мишей. Это был среднего роста, широкоплечий крестьянин лет около шестидесяти с большой красновато-рыжей бородой. Много было у нас друзей во всех деревнях, но вряд ли можно найти еще такого, как Михаил Орлов из Старого Спора, наш лучший агентурный разведчик и мой учитель, посвятивший меня в тайны лесной жизни.

Округу свою знал он так, что с завязанными глазами мог отыскать любую тропинку в лесу. Новое ли место для лагеря найти, опытного ли проводника подобрать — дядя Миша был нашим неизменным советчиком.

До войны Орлов был самым зажиточным колхозником в деревне. В колхозе он работал со своими четырьмя старшими детьми.

Лес близко, плотник он хороший, и выстроил себе дядя Миша не хату, а, прямо сказать, дворец, горделиво глядящий большими светлыми окнами на широкую деревенскую улицу. Был у него и большой фруктовый сад, обнесенный изгородью. Весной ветки цветущих яблонь усыпали двор белыми лепестками.

Когда немцы вошли в деревню, в его доме разместились штабные офицеры.

Во дворе в погребе скрывался в ту пору раненый советский лейтенант, и хозяин ни в чем не отказывал непрошеным гостям, только бы они сами никуда не лезли, никуда носа не совали.

— Ты хороший хозяин, — похвалил его штабной офицер, — назначаю тебя на должность старосты.

Как только немцы отбыли, дядя Миша принялся хозяйничать. Колхозный хлеб, который немцы приказали отвезти в город, он сразу же роздал крестьянам. Так же поступил он и с колхозным скотом. Лучшую часть сельскохозяйственных машин спрятал в надежных местах.

— Наши вернутся — все понадобится…

В соседнем селе гитлеровцы поставили часового для охраны амбара с зерном. Дядя Миша вместе с соседями ночью разоружил часового и широко распахнул ворота амбара — к утру в нем не осталось ни зернышка.

…Глубокой осенью, как только выпал первый снег, Орлов отправился на охоту. Ничто не ускользнет от внимания дяди Миши — ни звонкое пение желтогрудых синиц, ни резкое карканье ворон, ни то, что на снежном покрове, чуть розовом под бледным зимним солнцем, появились крошки коры — это белки здесь прыгали по деревьям.