Михаил Лев - Если бы не друзья мои...

— Из Днепропетровска.

В юности я жил в Днепропетровской области и неплохо знаю город.

— Ваша фамилия, имя?

— Харкевич, Володя Харкевич. Почему это вас так интересует?

— Я тоже днепропетровский.

— Ну? — Он даже привскочил с места. — Вот здорово! Значит, мы с вами земляки. Где вы там жили?

— Нет уж, о себе потом расскажу, сначала вас выслушаю — ведь вы гость у меня.

Он назвал мне улицу, номер дома, я ему тоже. Потом он рассказал, что в Днепропетровске остались его родители. До войны он учился в десятом классе, на работу к немцам не хотел идти и долго скрывался. Но с месяц назад его поймали и вместе с другими стали перебрасывать из лагеря в лагерь, потом усадили в товарные вагоны, чтобы отправить в Германию. В Бобруйске на станции ему удалось бежать, несколько дней прожил он у незнакомой женщины, которая ему и посоветовала направиться в эти места, к партизанам.

— Странно получается — из Днепропетровска в Германию через Бобруйск… Очень странно…

Он не задумываясь стал пространно рассказывать о положении в немецких лагерях, в особенности в вагонах, в которых они увозят нашу молодежь, он рассказывал такое, что было нам известно из десятков других источников. И все же я слушал его внимательно, но еще внимательней приглядывался. Лицо у него было малоприметное, такого если увидишь, то через час и не вспомнишь. Он был худощав, но крепок, на его щеках играл здоровый румянец.

— Однако вы-то неплохо выглядите…

Он стал снова рассказывать длинную историю о том, как ему повезло с питанием в дороге.

— Интересно, как вы попали в Сергеевичи, какими дорогами вы шли?

Он назвал боковые дорожки, деревни, лежавшие правее, левее, несколько мостков…

— Вы заметили возле одного мостка большое старое дерево? Это мы его толом взорвали, всего триста граммов тола, а какая сила! — сказал я.

— Да, я заметил. — Он на секунду задумался и потом продолжал: — Правда, я очень спешил, но все-таки заметил.

Этим своим ответом он усилил мои подозрения — никакого дерева в том месте не было.

Больше я его на этот раз не расспрашивал. Он сам много рассказывал о положении на Украине, назвал знакомые районы, деревни.

Завтракали мы все вместе. Потом я попросил моих разведчиков удалиться, чтобы остаться с ним с глазу на глаз.

— Что же, Володя, будем молчать?

— Скажите, что вас интересует, я с удовольствием расскажу.

— Так?

— Так.

— Рассказывайте, только правду…

— Я вам и до сих пор не лгал…

— А если я вам докажу, что лгали?

— Это невозможно! Почему такое недоверие?

— Не прикидывайтесь простачком. Слушайте. Сегодня среда, неделю назад вы уже были в Бобруйске, как вы сами сказали, не так ли? Так вот, вы помните, что вы ели на завтрак в прошлую среду?

— Нет.

— А я вам напомню.

— Вы смеетесь надо мной.

— Нисколько. Вам должны были дать тридцать граммов масла, а дали маргарин, вы собирались пить кофе с конфетами, а получили черный цикорий с сахарином. Хозяину вы ничего не сказали, но с официанткой, кажется ее звать Марусей, вы обошлись грубо. Видите, даже это мне известно, что же вы дурака валяете?

— Не знаю, чего вы от меня хотите…

Я успел заметить, что при упоминании имени официантки в его лице что-то дрогнуло.

— Что немцы сейчас собираются блокировать партизан, вам известно?

— Да.

— Почему же вы рискнули пойти к нам в такое время?

— Так мне хозяйка посоветовала.

— А может быть, хозяин? Предупреждаю: если вы сейчас не расскажете все, вам останется один путь — на тот свет. Вы молчите? Володя, вы молоды, и, может быть, вам дадут возможность смыть с себя позорное пятно предателя.

— Не так обходятся с земляком.

— Чижик! — крикнул я. — Обыщи его как следует, не спеша, его надо хорошенько осмотреть…

Ни в кепке, ни в пальто, ни в пиджаке, ни в нижней рубахе, ни в верхней сорочке, ни в сапогах ничего не было обнаружено. Только под подкладкой пояса брюк Ваня что-то нащупал.

— Есть.

— Покажи.

На тонкой бумажке было напечатано, что Володя Харкевич находится на службе у немецких властей. Военным и гражданским органам власти предлагается оказать ему помощь в выполнении специального задания. Справка была выдана пятого мая и действительна только по двенадцатое мая. Почему?

— Собака! — кинулся к нему Чижик.

Я его удержал.

— Вы меня расстреляете?

Лицо Харкевича резко изменилось. Он стал как будто ниже ростом и производил отталкивающее впечатление.

— Мы разведчики. Наше дело — задерживать таких, как ты, и узнавать все, что нас интересует. Наполовину мы нашу задачу выполнили. Теперь, я надеюсь, ты сам нам поможешь.