Василий Шурыгин - Октябрьские зарницы. Девичье поле

— Ленин, Таня, — Северьянов смутился и даже покраснел, — Ленин говорит, что мы новое общество строим не руками людей в белых перчатках, а руками людей, искалеченных капитализмом.

— Хлебникова искалечена капитализмом? — сказала Глуховская с какой-то скрытой досадой. У нее разлился румянец по лицу и шее. Прямо, серьезно, испытующе смотрела она сейчас в глаза Северьянову.

— Вот построим, Таня, новое общество, в котором не будет ни бедных, ни богатых. Зло, накопленное веками, обязательно исчезнет! Каждый будет трудиться по способностям, а получать по потребностям. Не будут люди завидовать друг другу и зверством своим не посмеют бахвалиться сильные.

Лицо Тани стало спокойно и весело, только в глазах притаилась тревога.

Северьянов видел, что Таня верила в то, что хоть и нескоро, но все, что сказал он сейчас ей, непременно сбудется и что, когда хорошие, честные коммунисты, а их тысячи, отдадут революции свои пламенные сердца, как это сделал Данко, жар их сердец разольется по всему миру и испепелит зло минувших столетий. А останется по всей земле одно добро.

«Вечевой колокол» в длинной, с музыкальными пальцами ладони Демьянова возвестил о конце перерыва.

Иволгин стоял, как капитан на мостике корабля, и трогал указательным пальцем тонкие колечки своих белесых усов.

Северьянов, Таня и Даша пошли садиться на свои места.

Когда воцарилась наконец тишина, Иволгин почтительно и с достоинством молвил:

— Предоставим заключительное слово нашему уважаемому докладчику.

Северьянов торопливо встал и объявил, что заключать он не будет. Поблагодарив выступавших в прениях, добавил, что имеет конкретные предложения. Первое — одобрить принципы и программу единой трудовой школы; второе — создать комиссию для внесения дополнений и изменений с учетом высказанных здесь замечаний.

— Третье мое предложение я объявлю после голосования первого и второго, — сказал он в заключение.

— Видал, Демьянов?! — прогремел Овсов. — С ним, брат, не доглядишь оком, заплатишь боком.

— С каждым твоим выступлением, Овсов, — бросил эсеру довольно резко Северьянов, — у тебя тупеют зубы.

— Ничего, — огрызнулся Овсов, — и то зубы, что кисель жуют!..

Ипатов, не поднимаясь со своего стула, с сердитой усмешкой ругнул вожака эсеров:

— Кадык у тебя, Овсов, не велик, а реву много!

По залу пробежал веселый шумок. Раздались покашливания в кулак. Миронченко, органически ненавидевший Овсова, с удовольствием потирал свой полированный нос душистым носовым платком. Иволгин, поджав губы, наградил вожака эсеров взглядом великодушного презрения и с ласковой небрежностью обратился к нему:

— Прошу не перебивать оратора! А вас, Степан Дементьевич, прошу продолжать.

Северьянов твердо сказал, обращаясь к залу:

— Я внес предложение и еще раз прошу поставить его на голосование. Вот оно! — и подал Иволгину исписанный листок блокнота.

На губах Северьянова помимо его воли заиграла дерзкая улыбка. Сидевший по правую руку Иволгина Миронченко медленно поднялся, опираясь ладонями о стол, каким-то дребезжащим голосом мрачно и медленно объявил:

— Группа учителей подала в президиум резолюцию раньше северьяновской. Прошу проголосовать ее первой.

Северьянов терпеливо, серьезно и неприязненно выслушал Миронченко и сказал самому себе: «Слово слову у тебя костыль подает».

Иволгин, раскланиваясь и шаркая ногой перед Северьяновым, подтвердил:

— Да-с! Группа учителей действительно подала раньше вас свою резолюцию, вот она! — и поднял со стола исписанный тетрадный листок.

Кровь ударила Северьянову в голову. «Жулики!» — чуть не сорвалось у него с языка, но он только махнул рукой:

— Раз такое дело, голосуйте вашу первой!

Это была вусовская резолюция. За нее — за беспрекословное принятие современной платформы вуса, за автономию школы — подняли руки самые преданные последователи Иволгина и Миронченко, в большинстве своем поповские, кулацкие да купеческие дочки и сынки, которые ненавидели Советскую власть и всех, кто ее поддерживал.

Северьянова удивило и даже порадовало то, что некоторые убеленные сединами вусовцы голосовали против кадетской резолюции. Один из них встал и, правда, не очень храбро объявил:

— Мы согласны с вами, товарищи интернационалисты. Многие из нас ослеплены были местными авторитетами. Откровенно говоря, нас заедает рабский кругозор.

Северьянов с неприятной неожиданностью заметил рядом с Таней Глуховской Демьянова, который сидел солидно, чуть-чуть подняв руку, видимо, совершенно был уверен в солидарности своей соседки. Но вдруг тяжелые его брови дрогнули — Глуховская не подняла руки. Наклонясь над ее плечом, Демьянов с ласковым упреком приблизил к ней свое лицо. Таня с безмолвным сожалением посмотрела на него и только тогда, когда Иволгин спросил у зала «Кто против?», быстро и решительно подняла свою маленькую руку с красивыми детскими пальцами.