Василий Шурыгин - Октябрьские зарницы. Девичье поле

Иволгин наградил его взглядом великодушной иронии и взял слово. Как мед по маслу, покатилась его плавная речь. Недаром Иволгина считали лучшим оратором. Не так давно перед городским учительством в полной славе своей делал он доклад «Об историческом значении буквы ять». Сколько было после этого доклада воскурено ему фимиама! Демьянов назвал доклад Иволгина «блестящим по форме и выдающимся событием по содержанию».

— Я хотел бы сделать несколько замечаний по новой программе Наркомпроса, — сказал Иволгин, как всегда назидательно.

Северьянову показалось, что Иволгин говорит как бы в прикуску с какими-то другими мыслями, главными для него, но которые он тщательно скрывает.

— Семьдесят процентов наших начальных школ, господа, — вежливо и даже нежно выговорил Иволгин, — находятся в наемных помещениях. Половина из них имеет крыши, которые текут и во время таяния снега, и под дождем. — Иволгин одернул лацканы своего черного фрака. — Так что школа земская стояла да упала!

Ни на минуту лицо Иволгина не покидала улыбка самодовольства, но тихая и приличная. Он с большим достоинством делал то направо, то налево поклоны. Говорил негромко, но четко выговаривал каждое слово, искусно, как хороший актер, тонировал. С особой грустной интонацией заговорил он об окопах, которые якобы отделяют учителей-интернационалистов от прочих учителей…

— Напрасно вы, гражданин Иволгин, — вдруг услышали все сердитый бас Жарынина, — стараетесь вырыть между нами окопы: мы все любим школу и обойдемся без окопов.

На этот раз Иволгин отвесил глубокие поясные поклоны сперва Жарынину, потом всему залу и продолжал с еще большей артистической отчетливостью:

— Материальное положение учительства, вы все знаете, скверное. Есть учителя, которые совсем не получают жалованья. Школы не имеют ни копейки на хозяйственные нужды и вынуждены облагать население налогом… Я считаю, — продолжал после небольшой паузы Иволгин, — участие рабочих и крестьян в педагогических советах преждевременным, а то, что учителя-интернационалисты настаивают на этом, объясняю только тем, что они представляют собой крайне неопытных в деловом отношении учителей…

Неугомонный Ипатыч, вскочив со своего стула, вытирал вспотевшее лицо, которое даже в такие тревожные минуты нетерпеливого возбуждения не покидала лукавая улыбка.

— Вы боитесь, — крикнул он громко, перебивая Иволгина, — что с крестьян вши переползут на ваши фраки и мундиры. А крестьяне вон сами недоедают, а отдают последний кусок сала тому учителю, который идет к ним со светочем знания, который любит их детей, полезен им и не боится, что вши переползут на него с дырявых мужицких зипунов.

Спокойное лицо Иволгина медленно покрылось румянцем. Раскланиваясь любезно, он объяснил, что, говоря о преждевременности участия родителей на педагогических советах, он имел в виду только специальные методические заседания педсоветов, но что вообще он не против участия родителей в школьных органах…

Хлебникова, к удивлению многих и особенно Северьянова, отказалась от предложенного ей Иволгиным слова.

Северьянов попросил перед заключительным словом сделать маленький перерыв. Он решил еще раз поговорить с активом левого учительства о составе уездного оргбюро союза учителей-интернационалистов, которое он задумал предложить создать сразу же после принятия резолюции по его докладу.

Северьянов подошел к кучке учителей-интернационалистов, сгрудившихся вокруг Ветлицкого, Барсукова и Жарынина.

— Ну, брат, сегодня ты богач, и потому с тебя полагается! — встретил Северьянова Борисов.

— Кому, Коля, нечего терять, тот всегда самый богатый человек. Ты почему не выступил?

— Быть хорошим слушателем, Степа, и заражать своим примером других не менее полезно, чем ораторствовать.

Ветлицкий, Жарынин и Барсуков продолжали разговор об удачно выдержанном сегодня бое с вусовцами.

Борисов с неторопливой усмешкой толкнул обеими руками Ипатыча в бок:

— Предатель! — и тихо, с притворной важностью, — Северьянову: — На кого ты так воззрился? От твоего огненного взгляда море высохнуть может.

Северьянов посмотрел своему приятелю в глаза и, ничего не сказав, снова начал искать кого-то в зале.

— А знаете, господа, самарское правительство накануне краха, — говорил бас.

— Зато чехословаки, — протянул тоскливо кто-то, — заняли Симбирск…

— Не ожидал, не ожидал я, господа, что Александр Васильевич, эта умнейшая теоретическая голова в нашем уезде, забредет в болото бариновской эмпиреи.