Василий Шурыгин - Октябрьские зарницы. Девичье поле

С тревожным удивлением взглянула Маруся на Куракину, потом на него.

— Теперь тебе, Маруся, все ясно? — торжествующе выговорил Шанодин.

— Ясно, — ответила она тихо, сдерживая подступившие слезы.

Шанодин весь, вдруг обновленный, властно взял ее под руку и увлек за собой обратно в глубь парка. Маруся, как лунатик, без всякого сопротивления послушно шла рядом с ним.

Если бы Северьянов мог взглянуть сейчас на себя, ему стало бы ясно, что это он уходит от нее, а она неподвижно стоит на месте. Ему сделалось грустно.

Токарева оглянулась. В темноте белым пятном мелькнуло ее лицо. Северьянов представил и запомнил пристальный, полный презренья взгляд Маруси.

«Хоть бы выругала меня, что ли!.. Или подошла и влепила пощечину. А то подчинилась врагу моему, который начинает гладью, а кончает гадью. Ушла, не сказав ни слова… Ну, и скатертью дорога!» — в жгучей обиде бунтовал мозг Северьянова.

Куракина стояла рядом с насмешливым и печальным выражением лица. Северьянов не чувствовал ее присутствия. Удушающая, язвительная горечь разламывала его: «Нет, Маруся, это не любовь, когда телом вместе, а душой врозь».

Поезд остановился где-то в лесу. По вагонам пронесся клич: «Все на заготовку дров для паровоза!» Красноармейцы выскакивали из своих теплушек, а пассажиры из вагонов. Все таскали на тендер паровоза полугнилую осиновую и реже березовую саженку из заросших бурьяном штабелей, заготовленных неизвестно кем и когда.

Когда поезд снова тронулся, Северьянов, усталый и довольный, залег на свою полку и, поглаживая ладонью влажные от пота густые кудри, жадно взялся перечитывать Положение о единой трудовой школе, хотя, между прочим, он мог уже рассказать его на память слово в слово. Изредка, прекращая чтение, он делал карандашом заметки в блокноте. Вскоре он задумался, отложив блокнот и Положение в сторону.

Антанта начала открытую интервенцию против Республики Советов. Получалось, страна вновь должна была перейти от только что начатой мирной созидательной работы к вооруженной борьбе за свое существование. А надо было кормить города и деревенскую бедноту — опору Советской власти в деревне. Борьба за хлеб тогда была и борьбой за существование первого в мире рабоче-крестьянского государства.

Империалистическая война добила транспорт до основания. Поезда двигались медленно. Чтоб избежать многосуточных простоев в тупиках, пассажирские вагоны прицепляли к маршрутным продовольственным или воинским эшелонам.

Глянув на Сергеева, который спал, положив кулаки под голову, напротив, на второй полке, черной от прилипшей к краске грязи, Северьянов горько улыбнулся и стал слушать пассажиров внизу.

— Да, дела, — говорил чей-то резкий неприятный голос. — А ты, товарищ, значит, так из Румынии собаку-то и везешь?

— Да. Пристала — подружились. Все время вот так с ней: она привыкла ко мне и я к ней.

— Беспартийный?

— То есть, как — беспартийный?

Раздался оглушительный скрежет буферов, за ним последовало чертыхание упавшего с полки сонного пассажира, чей-то нервный кашель, плач ребенка. Равнодушный голос кондуктора возвестил:

— Станция Издешково!

Кто-то сердито хлопнул входной дверью:

— Потеснитесь, пожалуйста, гражданин!

— Тут и так понапихано, пальцем негде ткнуть! И откуда он берется, народ этот всякий? Били, били на фронтах его разных, а все много, и с детьми… Откуда их нелегкая несет?! Нечем дышать даже!

— И не дыши!

— А мне какое дело, что остановились!

— Ну, подвинься!

— Вишь, она вперла в вагон какую корзину! В багаж не хочет сдавать. Солдата — и того с ног повалила…

— Торговка!

— Бойкая баба. Сапожищем даст в рыло, даром что у тебя очки на носу.

По изможденным голодным лицам пробежала улыбка.

— Фунт хлеба — пять рублей! — возмущался новый пассажир, взбираясь на багажную полку под Северьяновым. — Чисто в Америке. Нетто так можно жить на свете?!.

С другой багажной полки послышалось исступленное шипение. Говор в вагоне нарастал. Северьянов снова начал читать проект. Напрягая внимание, он силился вникнуть в текст: «Педагог содействует — ребенок действует». Подчеркнул карандашом. И дальше: «Труд в школе должен быть производительным, то есть обслуживать человеческие потребности… Вещи, производимые ребятами, должны быть полезными. Но трудовая школа — не профессиональная школа. В школе труд должен приучать ребят сознательно, творчески относиться к работе, содействовать слиянию физического и умственного труда».