Василий Шурыгин - Октябрьские зарницы. Девичье поле

Сам того не замечая, Северьянов последние строчки читал вслух. Этим и разбудил, видимо, педагогические интересы у сидевших внизу двух интеллигентных старичков, прижавшихся друг к другу у окна. Сидевший ближе к окну будто самому себе выговорил сердито:

— Всеобщее падение нравственности. Никакие законы усовершенствования человечества не спасут его от этого ужасающего развала.

Сосед в такт его словам качал головой, вздыхал и, казалось, собирался плакать.

— Пропала совесть у людей, — проговорил он. — Человек человеку стал зверь. Всем тесно стало на земле, один сыт, а рядом с ним масса голодных.

Поезд тащился медленно. В главном проходе перед полкой, на которой спал доцент Сергеев, остановился пожилой крестьянин со слезившимися глазами и взлохмаченной бородой. На голове его лежала и чудом не спадала серо-зеленая бескозырка — такие носили немецкие солдаты. Крестьянин держал на руках, как ребенка, мешок. Стоявший рядом с ним солдат толкнул кулаком в подошву ботинка Сергеева.

— Убери ноги, гражданин!

Сергеев не проснулся.

— Эй, товарищ, слышишь, что ль?! Убери, говорю, ноги!

Сергеев подобрал ноги, подтянул колени к подбородку. Крестьянин, хрипя больным горлом и жмурясь слезившимися глазами, взвалил свой мешок на полку и, двинув его на Сергеева, заставил доцента сесть.

В окне медленно проплывали кочки, кусты, болота. Северьянов перечитал последнюю страницу, задумался на минуту, затем быстро пробежал дальше: «Не воздействие учащих, а взаимодействие учащих и учащихся. Воздействие сплошь и рядом превращается в натаскивание». И подумал: «В деле преобразования школы нужен революционный, а не эволюционный путь. Дело идет о создании нового человека из того материала, который оставило нам прошлое. Учителя должны переродиться и перевоспитать себя для новой школы…»

Из далекого купе кто-то протянул нараспев:

Крепко просоленный ответ женщины потонул в гомерическом хохоте.

За спиной Северьянова молодой, бойкий, шутливый голос, в котором притаились насмешливые нотки, обращался к кому-то:

— Слушайте! Вы хотите попасть в Минск?

— До зарезу… Вот как!

— Это вам не дорого будет стоить. Один сытный ужин. Запишитесь у моей жены, я вас устрою.

— Пошляк ты несчастный! — загремело в ответ. — Сволочь этакая! Негодяй! Подлец! Смеешь ты, молокосос, насмехаться надо мной, говорить такие слова?!

— Да ведь я в ваших интересах…

— Нахал ты, гадина, вот кто! Шалопай несчастный!

Но шалопай уже признавался:

— Действительно, граждане, я пошутил. С женой своей я не живу. Развелся полгода тому назад. Надоела. Забеременела, с лица некрасивой стала, ну и вдобавок выше мужа в доме стать захотела… Пытался второй раз жениться, да девки не признают гражданского брака.

На этот раз все наделили шалопая дружным смехом. А обиженный продолжал ворчать, но уже не очень зло:

— Пустобрех! Пустые слова вместо разговора. — И ко всем: — Чего смеетесь? Над вами же жулик потешается!

Жизнерадостная энергия обитателей вагона, не переставая, бурлила, брызгала, пенилась и пела.

За спиной крестьянина в германской бескозырке кто-то богобоязненным голосом тянул, как в соломинку:

— Затем говорят, что большевики поставят с востока до запада одно общее корыто и из него есть заставят всех.

— Батя! — вскипел жесткий молодой голос. — Последний раз предупреждаю: прекрати свою дикую контрреволюционную агитацию!

— Я же сказал — говорят, — оправдался «агитатор» приглушенным испуганным голосом. — Люди ложь, и я то ж.

— Люди?! — повторил молодой жесткий голос. — Рожа хоть репу сей, а тоже — люди!

— Его натощак не обойдешь.

— Не одну небось свинью за бобра продал.

Кто-то елейным примиряющим тенорком:

— Что кого веселит, тот про то и говорит.

Северьянов читал воззвание, напечатанное в газете, которую он купил на стоянке в Вязьме.

«Советское социалистическое отечество находится в самую серьезную минуту своего существования. Все противосоветское организованно борется с властью рабочих и крестьян.

Рабочие и крестьяне! Вы видите, каким тесным кольцом охватывают нас наши отечественные враги: помещики, кулаки, буржуазия городов, старое офицерство, объединившиеся с иностранными своими союзниками, тоже помещиками, разных мастей. Им страшна советская сила и столько же ненавистна, ибо она прекратила их жирное существование, построенное на эксплуатации рабочих и крестьянских масс. Они подкупают своим золотом темные элементы, которые бессознательно идут против нас. Во имя спасения оазиса социалистической мировой революции ни один рабочий и крестьянин не должен оставаться безразличным! Инертность и безразличие — смерти подобны…