Василий Шурыгин - Октябрьские зарницы. Девичье поле

— Яков Спиридонович, — обратился к преподавателю Наковальнин, — вы кончили университет, а почему…

— Почему я преподаю физический труд? Это всем кажется странным. Много превратностей бывает в жизни человека… Лет семь тому назад судьба улыбнулась мне: я получил большое наследство и освободил себя от всякого труда. А кто освободил себя от труда, тот, конечно, стал свободным и от совести. Через несколько лет я все-таки почувствовал себя подлецом. Не только почувствовал, но понял, почему я подлец. Я понял, что тот, кто освободил себя от труда, а потом и от совести, — преступник. И вот промотавший большое наследство преступник захотел стать честным человеком. Он пошел на завод. Добрые люди помогли ему устроиться в деревообделочном цеху. А потом я стал инструктором физического труда в реальном училище. А теперь я учу вас овладевать резцом и стамеской. Я сторонился политики. Учение Толстого для меня было новой религией. Сейчас я понял, что без политики можно очень отстать в самом главном: в понимании того, что и где твое место…

Постепенно набирая силу звука, электрический звонок возвестил об окончании перерыва. Яков Спиридонович вежливо всем откланялся и пошел обратно по ряду токарных станков.

После работы в мастерской курсанты шумно возвращались в общежитие.

Навстречу по мостовой, четко отбивая шаг, прошли патрули. За ними, не совсем стройно, прошагал вооруженный рабочий отряд добровольцев.

Северьянов, проводив отряд глазами, сказал, будто думая вслух:

— Весь рабочий люд поднялся на защиту ленинской политики. Властолюбивые слабонервные интеллигентики склонили на свою сторону две тысячи деморализованных матросов и анархистов, уворовали три броневика, три мортиры и три тысячи бомб и хотели сломить волю народа и объявить войну Германии… Несчастные провокаторы!..

— Но ведь они говорили, — возразила Токарева, беря Полю под руку, — что, когда немцы займут Россию до Волги, к нам придут на помощь войска всех союзников и рабочие всех стран.

— Если они не провокаторы, — с сосредоточенным ожесточением выговорил Северьянов, — то круглые идиоты! Свергнув власть рабочих, надеяться на помощь рабочих… Предав Россию кайзеру, просить милости у Вильсона… Так могут поступать только или те, кто потерял всякий разум и возомнил себя пупом земли, или лютые враги нашей Родины, наших рабочих и крестьян…

Ковригин, желая охладить ораторский пыл Северьянова, начал вслух в такт шагу читать газету:

— «Немцы обложили крестьян села Степанова Полтавской губернии контрибуцией в шестьдесят тысяч рублей… Все крестьяне села и соседних деревень восстали».

Борисов тоже с намерением переменить тему разговора сообщил:

— Шанодин вчера в мастерской в первой смене заочно распекал Спиридонову.

— У него ума не отнять, — вставил докторально Наковальнин.

— Это верно, — согласился Северьянов и посмотрел в лицо Токаревой, — только, как говорит Сергей Миронович, если человек в нечестное дело влип, то он всегда в конце концов останется в дураках.

— Сергей Миронович не только по бороде Карл Маркс, — смеясь в лицо Северьянову, сказала Токарева.

Наковальнин взял под руку Полю и, вырывая ее из шеренги, ускорил шаг, Ковригин сложил газету и вместе с Борисовым последовали за ними.

Оставшись один на один с Северьяновым, Токарева глядела ему в лицо, вспоминая что-то, и улыбалась. Северьянов играл фуражкой. Темные глаза девушки, иногда почти пугавшие его своим агатовым блеском, смотрели сейчас невинно.

— Опытные люди говорят, что умные жены скоро перестают улыбаться… — почему-то сказал Северьянов.

Лицо Токаревой омрачилось.

— Потому что умным женам плакать хочется, на некоторых мужей глядючи, — отпарировала она.

— Ты так говоришь, Маруся, будто уже была женой.

Токарева вспыхнула. В глазах ее под тревожно подергивающимися бровями зажглись недобрые огоньки.

Избегая смотреть друг на друга, шли молча.

— Я чувствую, Маруся, — заговорил наконец Северьянов, — здесь в Москве у меня удесятерилось желание все знать, все видеть, словом… хорошеть!

Маруся сдержанно захохотала.

— Хорошеть?.. Хорошеть мужчине неприлично…

— Вот уже больше месяца, — продолжал Северьянов, делая вид, что оговорился, — как мы по двенадцать часов в день слушаем лекции, вечером работаем в мастерской либо присутствуем на собраниях, конференциях… спим…

— Символически, — вставила Токарева.

— Да, символически. И, несмотря на это, с каждым днем я, например, чувствую, как у меня прибавляются силы. Вчера читал беседу Ленина с сотрудником «Известий» по поводу левых эсеров.