Василий Шурыгин - Октябрьские зарницы. Девичье поле

Прислушиваясь к шуму голосов в аудитории, Северьянов вписал в список фамилии товарищей, которых он рекомендовал в командный состав учительского революционного отряда самообороны, и передал его Надежде Константиновне. Она прочитала его и одобрительно кивнула головой. Северьянов, приняв обратно свой листок, громко объявил фамилии будущих командиров и попросил этих товарищей подойти. Сам быстро сошел по ступенькам к первому ряду.

— Левые эсеры, — сказал Наковальнин, подходя к Северьянову, — оказывается, не все подлецы. Даже Шанодин болтать болтает, а в стан наших врагов не бежит. Странный субъект. Вчера вечером он нам с Николаем все уши прожужжал: «Съезды вашей деревенской бедноты, — говорит, — это съезды деревенских лодырей, а ваши продотряды и комитеты бедноты крестьяне выбросят вон за шиворот…»

Северьянов вручил список комсостава Ковригину, которому поручалось командовать отрядом учителей-большевиков и сочувствующих им.

— Запиши меня, Степа, в свой взвод! — услышал Северьянов тихий голос Токаревой.

— Я уже записал тебя, Маруся!

— Спасибо! — под глазами девушки лежали тени.

Возвращаясь на свое место, Северьянов увидел рабочего-дружинника, который, стоя перед столом президиума, передавал Луначарскому записку. Приняв и про себя прочитав записку, нарком встал, выпрямился, поправил галстук и взялся за колокольчик.

— Товарищи! Получено сообщение, что все левые эсеры, делегаты пятого съезда Советов, которые готовились арестовать Ленина, сами арестованы как заложники.

По рядам аудитории рассыпался глухой сдержанный говор. Как ни вглядывался Северьянов в зал, он не видел сейчас ни одного замкнутого и равнодушного лица.

Жужжат токарные станки. Их приводят в движение, нажимая ногами на широкие педали. Слева посвистывают стружкой шершебели, рубанки и фуганки. Кругом стучат деревянные молотки-кианки. Под ногами шуршит пахучая сосновая стружка. Слышно только деловое: «Дай, пожалуйста, твою кианку!», «У моей лучковой пилы плохой развод». По-особому точно выговаривают новые для них слова — названия инструментов — женщины.

Практику по труду учителя-курсанты проходили в образцовой мастерской по дереву при бывшем реальном училище. Мастерская занимала цокольный этаж. Но в ней было светло, сухо и уютно.

Преподаватель столярного и токарного дела Яков Спиридонович Колесников, пожилой человек в черном чистом костюме и белой с расстегнутым воротом русской рубашке, неторопливо проходит по широкой дорожке меж рядами станков и верстаков. Серые открытые глаза преподавателя внимательны и зорки. Вот он заметил что-то у одного верстака. Не сбиваясь со спокойной поступи и не ускоряя шаг, он подошел к приятелю Сергея Мироновича, старику с седой короткой щетиной вместо усов и бороды.

— Остановитесь!

Бритоголовый прекратил работу и с горечью оглядел себя, потом испорченный брусок.

— Что-то плохо у меня получается, Яков Спиридонович! Второй брусок испортил: и в том и в этом неправильное сечение. В торце, который ко мне, — меньше, а который от меня — получается больше. Прямоугольник приложу и там и там — прямой угол.

Сергей Миронович рядом степенно размечал рейсмусом отфугованные бруски.

— Вы нажимаете на фуганок неправильно, — улыбнулся чуть-чуть насмешливо Яков Спиридонович, — надо в начале движения фуганка нажимать левой рукой, а вы нажимаете правой, в конце движения вы нажимаете левой, а надо наоборот.

— Знаю, Яков Спиридонович, знаю, дорогой, помню, как вы объясняли, а вот на деле «внутренние монологи» замучили, делаю сплошной брак. Старая школа! Будь она трижды проклята, приучила меня к «внутренним монологам», к оторванному от дела мышлению.

— Но ведь вы, кажется, математик, а математика тоже приучает мысль к дисциплине.

— То-то горе мое! Не математик я — гуманитар. В моей науке не только мысли, а и слова, куда повернул, туда и побежали. Вообще, Яков Спиридонович, как я вам изволил доложить, болен я самой страшной интеллигентской болезнью. Не умею мысль зажать в кулак или посадить ее на кончики пальцев. Как того требует мой фуганок.

Раздался звонок. Напротив у окна послушно остановился токарный станок. Молодой белокурый учитель стукнул резцом по станине своего станка.

Яков Спиридонович подошел к станку, за которым Шанодин продолжал старательно вытачивать ножку для этажерки.

— Звонок слышали? — сказал он.

— Слышал! — буркнул Шанодин.