Михаил Лисин - Пути и судьбы

— Значит, я не человек, а всего-навсего Перчонок? — глотая слезы, закричал он брату. — А отчего я стал Перчонком? Оттого, что заездили вы меня? Ребятишки в школу бегут, а я твоей Варваре постилёнки стираю, все гуляют, а я ваших детишек тутушкаю. А забыл ты, братка, как вы меня из родительского дома выжили? Так и померз бы в амбарушке, кабы не пожар…

…В сентябре в саду у Перцевых загорелась баня. Огонь перекинулся на амбар, оттуда на сухую, как порох, крышу конного двора (Перцевы жили с краю, вблизи кузницы и животноводческих ферм). Савелий, работавший конюхом, был как раз на ферме. Прежде всего он выгнал лошадей, потом бросился на крышу с огнетушителем, но задохнулся в дыму и чуть не сгорел. Все же конный двор отстояли. Амбар же вместе с одежонкой Савелия сгорел дотла.

Первое время Перчонок ютился в конюховке. Но скоро полили дожди, завернули холода, и однажды ненастным ноябрьским вечером Перчонок постучался к брату. Ему открыла племянница Варвары Сонечка, приехавшая к тетке. Увидев промокшего Перчонка, она ахнула и потащила его через темные сени в дом. Перчонок перешагнул через порог и невольно прищурился не то от яркого электрического света, не то от медного блеска самовара, важно отдувавшегося посреди стола.

Савелий, совсем отвыкший в своей конюховке от людей, топтался у порога, а Сонечка тянула его за рукав и ласково приговаривала:

— Чего не сметь-то? Не сметь нечего.

— Ну, хватит ломаться, — проворчал Игнат из-за стола, — проходи, садись, что ли!

— Чай да сахар, Варвара Тимофеевна, — поклонился Савелий хозяйке, которая, пыхтя, как паровоз, и усиленно работая губами, щеками и даже носом, прихлебывала с блюдечка шиповниковый отвар, ставший традиционным семейным напитком, так как он имел целительные свойства против многочисленных недугов хозяйки дома. Варвара откусила сахару, допила блюдечко, перевела дух, вытерла концом платка вспотевшее лицо и сказала, неприязненно оттопыривая губы:

— Пьем свой, а ты у порога стой.

Шутка эта показалась Сонечке неуместной. Она посмотрела на тетку кроткими, просящими глазами. А та налила в блюдечко, откусила сахару, строго посмотрела на Сонечку, еще строже на Савелия и продолжала:

— Садись, раз пришел, небось, не чужой. Ну-ка, мелюзга, марш из-за стола! Ишь, привыкли надуваться на ночь, как клещи.

За столом сразу стало просторно.

Девочки-погодки Манька, Танька, Санька и Гранька залезли на печь и, оттопыривая губы, совсем как мать, о чем-то спорили, диковато посматривая при этом на Перчонка. Близнецы Ванятка и Васятка немедленно взобрались на колени к дяде. Савелий пошарил по карманам, но ничего, кроме хлебных крошек, в них не было.

— А нам гостинца-то и не надо, — сказал Ванятка, который был побойчее брата. — Ты мне лучше кнут с волосянкой сплети, а Васятке мельницу сделай, наш-то тятька ничего нам не делает.

— Обязательно, — пообещал Савелий и погладил племянников шершавой ладонью по волосам.

Ванятка, разомлевший от непривычной ласки, посмотрел в лицо ему долгим взглядом больших пытливых глаз и глубокомысленно спросил:

— Дядь, а почему тебя мамка с тятькой никак не зовут, а все Перчонок да Перчонок?

— Не знай, брат Ваняша, — смущенно ответил Савелий, — такой уж, верно, я неудашный…

— Нет, ты хороший, — решил Ванятка. — Ты добрый, даром что Перчонок.

— А ну, брысь на печь, котята! — прикрикнула Варвара и, дождавшись, когда двоешки забьются в самый дальний угол печи, посмотрела на мокрые сапоги Перчонка и посоветовала: — А ты, удашный человек, сапожищи-то снял бы. Ишь, наследил, накопытил, как тяжеловоз.

— Я подотру, — сказала Сонечка, которой было жаль Савелия и стыдно за тетку.

— Тебе, девка, и без того дела найдется, — строго посмотрела на нее Варвара. — Садись шей что-нито, нечего перед мужиком толочься.

— Тетя! — болезненно поморщилась Сонечка.

— Девка! — сказала Варвара резко. — Или ты забыла, что в чужом доме живешь?

— Знаю, слыхала! — воскликнула Сонечка звенящим голосом, и, когда она наливала Перчонку чаю, руки у нее дрожали.

«Видать, и ей достается», — решил Савелий и вдруг остро пожалел и ее, и себя.

«Уйду», — подумал он, но тотчас же почувствовал, что уйти в свою промозглую нетопленную конюховку из этого тепла, от внимательных глаз и ласкового голоса этой девушки он не сможет.

Перчонок набрал побольше воздуха, словно приготовившись нырнуть в холодную воду, и сказал, искательно посмотрев на брата и его жену:

— Так я у вас покуда поживу…