Михаил Лисин - Пути и судьбы

— Зачем вам понадобилась эта злая карикатура? — спрашивала она, и он не мог ответить. Защищая свою поруганную честь, штурман добился, чтобы журналиста отозвали с парохода. Когда Иволгин уезжал, его волжанка не вышла даже попрощаться. Не отвечала она и на его отчаянные письма.

Разлив сменяется меженью, реки застывают в берегах. Притихло все и в сердце Иволгина. Кто бы ни был повинен в этом, но все уже ушло и не вернется, как не вернется Волга к своим истокам. Оставалось только слушать, как дышат пароходы за стенкой дебаркадера, вспоминать и ждать каких-то перемен. В память о той поездке он снял на пристани маленькую каютку. Кто знает, быть может, он еще надеялся. Не потому ли так волновали его все приближающиеся всплески колесных плиц, не оттого ли так тревожили зовущие гудки?

И вот как-то тихой летней ночью как будто кто-то коснулся его плеча. Иволгин проснулся с ощущением чего-то нового, радостного. В открытое окно ворвался мягкий, протяжный, немного сиплый гул. Быстро приближаясь и разворачиваясь на ходу, пароход трубил задорно, весело и обещающе. По выбеленным рейкам каюты Иволгина побежали пятна света, замелькали, заметались тени, послышались истомленные вздохи машины, донеслась команда капитана, затрещали кранцы, и пристань мягко закачалась на волнах. Это был какой-то новый, неурочный, неизвестный Иволгину пароход.

— Э-эйй! — казалось, крикнул он гудком. — Вставай, приятель!

Иволгин вскочил, оделся и выбежал на пристань. Здесь, как всегда, толпились люди. Кто-то кого-то встречал, кто-то смеялся, кто-то звал носильщика, а двое стояли чуть в сторонке, глядели друг другу в глаза и улыбались, и на щеках у женщины блестели слезы. Нет, его, Иволгина, никто так не встречал. Глаза у той всегда были сухи, а губы насмешливо кривились. Как все же хорошо, что у времени нет возврата!

Вдруг его окликнули. Какая-то незнакомая девчонка стояла вверху на палубе и махала ему рукой, улыбаясь во все лицо. Он не поверил, что девчонка машет именно ему, и не ответил на ее улыбку. Он даже отвернулся, подавляя раздражение. Да, и этот новый пароход не принес ему ничего нового. И не смешно ли, не глупо ли ждать и все надеяться на что-то?

Опять его окликнули. Иволгин поднял голову, но девчонки на палубе уже не было, только пожилой матрос, постукивая деревом, складывал шезлонги.

Внезапно Иволгин увидел ее внизу. Кружась в людском водовороте, как щепка среди волн, она, то исчезая, то снова показываясь, двигалась навстречу. И махала ему рукой. И улыбалась. И что-то кричала. Что она кричала, он не расслышал, потому что голос у нее был тихий, неуверенный. И улыбалась она чуть-чуть растерянно, будто стесняясь своей улыбки. Иволгин смотрел на нее с любопытством и недоумением. Худая, угловатая, с растрепанными волосами. Лицо подвижное, настороженное. Глаза большие, умные, и трудно определить, чего в них больше — радости или беспокойства.

Где и когда он видел эту девчонку?

Ах да, на пароходе «Русь»! Пароход шел тогда вниз по Волге. Вечер был такой тихий, что слышно было, как на дальнем берегу в лугах играл баян. Играл он вальсы, и молодым пассажирам на верхней палубе захотелось танцевать. Второй штурман Привалов жестом волшебника махнул платком радисту. Загремела радиола, закружились пары.

Эту длинную нестройную смуглянку с угольно-черными глазами никто не приглашал. А она была самолюбива, и ей хотелось танцевать. И тогда Иволгин пригласил ее на вальс. Кажется, это были «Дунайские волны» или на «Сопках Маньчжурии». Он пригласил эту девчонку только потому, что та, другая, танцевала со штурманом Приваловым…

Больше ему не хотелось вспоминать. А видеть эту длинную девчонку и хотелось, и не хотелось. Хотелось потому, что она могла сказать ему что-нибудь про ту, а не хотелось оттого, что он чувствовал почему-то себя перед нею должником.

— Здравствуйте, это я! — крикнула девчонка и протянула было Иволгину руку, но ее опять закрутило в стремительном потоке пассажиров и повлекло куда-то в сторону. Она посмотрела на него широко открытыми глазами и улыбнулась, как давнему и близкому знакомому. У Иволгина застучало сердце. Он окончательно решил, что эта девчонка явилась к нему с какой-то важной вестью. И опять вдруг припомнил вечер на пароходе «Русь».

Когда он пригласил ее на вальс, в глазах у девчонки стояли слезы.

— Я несчастная, — говорила она, тихонько всхлипывая, — все любят только сестру Марионеллу, а меня никто. С тех пор, как мама умерла, никто обо мне не думает, даже папа. Я у них как Золушка.