Иван Уксусов - Голодная степь

— Не приближайтесь к огню!

Вода из брандспойта фонтаном ударила в стену бунта и словно провалилась в яму, но затем хлынула вниз, вся в пару и черная от пепла. Резко звучал голос Джабарова:

— Сбивайте огонь с угла, на угол лейте!

Из второго брандспойта воду направили на верх бунта. Хлопок загорается легко, но огонь легко гаснет, если возникает на открытых местах. В амбарах хлопок лежит целую зиму и слеживается в плотную массу, огонь в нее проникает медленно, но зато и тушить его намного сложнее.

Водой из двух брандспойтов огонь на углу бунта был сбит сразу, и Роман кинулся к стене, дышащей жаром, дымом, паром, стал багром вырывать пуки искрящегося хлопка, который тут же пожарники заливали водой. С баграми начали работать Шакир, Ким, Горбушин, Гаяс и другие мужчины.

Шатаясь от волнения, старая уборщица несла из конторы пенный огнетушитель, причитая:

— Ах, господи, беда какая!.. Отврати ее, господи!..

Вскоре исчезло над бунтом это зловещей красоты голубое пламя, огонь осел, однако еще держался, мощной гривой колыхаясь вдоль всей кладки.

Звонко колотя в колокол, ворвались на территорию завода пожарники на красной машине, прибавилось еще два брандспойта. Бунт сделался сплошь черным и совсем уже скрылся в едком дыму, пару. Огонь вгрызался в толщу хлопка.

Горбушин бросил багор, взял у Евдокии Фоминичны пенный огнетушитель и пошел вдоль черного, горячего бунта, заливая пенной массой еще золотящийся кое-где хлопок. По лицу ручьями бежал пот. Резало от дыма и жара глаза.

Горбушину особенно запомнился Роман своим полным бесстрашием и яростной работой. Он будто сошел с ума, быстро и непрерывно отбрасывая пучки дымящегося хлопка. Он ни разу не отбежал отдышаться, разогнуться, как делали другие. Отошел только тогда, когда сломал ручку багра. Его знаменитая в поселке бородища и длинные, как у женщины, волосы обгорели, он не обращал на это внимания.

Из кладовой рабочие принесли связку кирзовых сапог. Слышался голос Рахимбаева, вдруг сделавшийся сильным, властным:

— Молодым подняться на бунт! Молодые, надевайте сапоги! Будете сбрасывать хлопок вниз!

Горбушин присел на минуту отдышаться: кружилась голова, тошнило… Он угорел. Этого следовало ожидать, ведь запах горящего хлопка не сравнить ни с каким другим дымом, так он ядовит.

К нему подбежала Рип, халат на ней был разорван и испачкан.

— Вам плохо?

— Ерунда…

— Вам опалило волосы! — удивилась она. — У Романа тоже…

Горбушин встал.

— Надо туда, на бунт, — сказал он.

— Я уже в сапогах!

— Вам не надо подниматься!

— Почему? Муасам и ее девочки надевают сапоги, вон они, сейчас мы вместе поднимемся на бунт!

Рип убежала. Пожарники приставили к бунту три лестницы, с профессиональной ловкостью подняли по ним тяжелые шланги. Там, на верху бунта, открылись их взглядам огненные колодцы, в которые и хлынула прицельная вода. В небо взвились новые столбы дыма и пара, как будто из глубины бунта кто-то стрелял. Последние языки огня быстро исчезали.

На бунт с баграми в руках следом за пожарниками поднялись человек двадцать; Горбушин оказался в центре и увидел, что огонь там не успел пробуравиться глубоко. Так много воды вбирает в себя, оказывается, хлопок. Пласт небольшой, но его еле тащишь… По пояс в черном, мокром и горячем пепле, Горбушин подносил пласт за пластом к краю бунта, рискуя свалиться с него, — где этот край, кто его разберет, если все черно и дымит? — и сбрасывал вниз. Там относили хлопок в сторону, заливали водой искры и затаптывали их сапогами.

Пожар гасили около четырех часов. По ориентировочному подсчету, он сожрал около ста тонн хлопка.

Несколько человек угорело, их отправили в больницу. Там оказалась и уборщица Евдокия Фоминична. Много лет страдавшая сердечной недостаточностью, к полуночи, ослабев от частых рвот, она умерла. Перед смертью попросила дежурную сестру передать директору Джабарову ее просьбу: не оставить без присмотра ее внуков, определить их в детский дом в Ташкенте.

О пожаре и смерти уборщицы на другой день говорили люди всей Голодной степи. Джабарова, Кима и Рахимбаева бранили: видели старуху, таскавшую охапками мокрый, ядовитый хлопок, и никто не догадался отослать ее в контору. Джабаров, слыша это, злился и мучился. Да, недосмотрели, но и как было доглядеть в такой сумятице?..

Внуков покойной временно взяла в свой дом Марья Илларионовна. Ее муж и Рахимбаев собирались, согласно воле умершей, отвезти детей в Ташкент, а вышло иначе. Вдруг прикипела сердцем к худенькой, болезненного вида девочке Марья Илларионовна, стала просить Усмана Джабаровича оставить ребенка у себя. И он, всегда охотно соглашавшийся с нею во всем, конечно же, дал согласие. Это взволновало Дженбека и Жилар Нурзалиевых, они прибежали к Джабаровым спросить, правда ли, что те оставляют девочку у себя, и, услыхав подтверждение, молча переглянулись.