Иван Уксусов - Голодная степь

— На улице Белинского, о которой я вас спрашивала.

Горбушин и Шакир выжидательно молчали… Рип поняла их. Вздохнув, она продолжала:

— Я смутно ее помню… Мне было четыре года, когда она с другим человеком оставила меня и отца. А теперь вот уже несколько лет очень просит меня приехать. Может, я бы и не собралась, но с вами… по пути… Надо же мне когда-нибудь увидеть, какая у меня мать? — Она закончила совершенно уже смутившись, от волнения даже увлажнились глаза, что удивило Горбушина, привыкшего считать ее твердой и смелой.

Шакир не Горбушин, он не был оглушен этой встречей и прекрасно увидел, сочувствуя Рип, что нужно поскорее переменить тему.

— В протокол, Рип, — весело заявил он, — мы запишем, что эта наша встреча в поезде есть та чистейшая случайность, которых столь много у великого аллаха. Устраивает вас формулировочка? А теперь скажите скорей, что там нового на заводе.

— Закончилась массовая приемка хлопка… Я и попросила Усмана Джабаровича отпустить меня в Ленинград на десять дней, — с готовностью ответила Рип.

— Нелегко этому поверить! Такой директор, как Джабаров, в положенный отпуск нужного человека не отпустит, а вы ему нужны, и ведь вам в отпуск еще рано, проработали полгода!

— Ну, — робко улыбнулась Рип, — я попросила Марью Илларионовну…

— Вот это вернее! Чего не понял директор, помогла понять жена… Больше у меня вопросов нет. Молчи, Шакир, молчи. В базарный загон тебя и гнать палкой!

— Как того, которого вы покупали?

— Синяки от его копыт, Рип, я буду помнить всю жизнь. Но чего мы стоим, я умираю от голода. Мы держим курс на ресторан. Вы не составите нам компанию?

— Мне все равно…

— Тогда в путь!

И Шакир устремился к тамбуру, за ним Рип, а Горбушин шел последним.

Они миновали вагон. Переходя в следующий по шатающемуся мостику, Горбушин взял девушку за руку и приостановился:

— Рип, я не верю, что вы рядом… — Он поцеловал ей руку. — Я ехал в Ленинград, а каждую минуту был в Голодной степи с вами. Я так много думаю о вас… Додумался до того, что стало даже казаться, будто вы — это я, а я — это вы… Честное слово!

Она испуганно смотрела ему в лицо своими глазищами, все еще слегка влажными:

— Без вас мне тоже сделалось вроде бы пусто… Мы не каждый день виделись, но я знала, что вы рядом, а когда уехали… Я, вероятно, переоценила свои силы… Или устала быть строгой к себе? Не знаю…

Это было больше, чем он ожидал! Волнение не давало ему говорить. Шаталось железо под ними, скребло, гремело вокруг… Внезапно Рип сказала другим тоном, в котором опять послышалось что-то похожее на прежнее недоверие к Горбушину:

— Но пойдемте же! Что подумает Шакир…

А Горбушин странным образом отяжелел… Усилием воли он выпустил руку Рип и шагнул за нею.

Ресторан был закрыт. Шакир постучал в дверь, не сразу раздался грубоватый, немолодой женский голос:

— Чего ломитесь? Или неграмотные?..

Дверь отворилась, у порога стояла полная женщина в белом халате, похожая на Марью Илларионовну.

— Обед не готов, вот на двери написано. Неграмотные?

— Дорогой, милый, драгоценный товарищ, — понес Шакир, — так мы же вам не сказали, что пришли обедать! Мы идем отметить день рождения этой гражданочки, а весь фокус в том, что минута ее рождения… через десять минут! Клянусь, на колени встану, нового костюма не пожалею!..

— Как тебе выпить захотелось! — засмеялась уборщица. — Идите, но обеда не спрашивайте, не готов.

— Бутылку шампанского, лучших конфет и фруктов! — распорядился Шакир.

Столик выбрали справа. В стеклянной вазочке стояло несколько цветков, Шакир собрал цветы и с двух соседних столов, поставил их все перед девушкой. Горбушин сидел рядом с нею, держал ее руку. Что означает робкое полупризнание Рип? Неужели она любит его?

Буфетчица принесла все заказанное. Шакир поднял бокал с шампанским:

— Ну, Никита, шайтан, хватит ли твоего воображения понять до конца мою радость… И поцелуй скорее Рип. У нее же сейчас, сию минуту день рождения!

И он взглянул на часы.