Василий Лебедев - Высокое поле

— Спать давайте! Утро вечера мудренее! — строго сказал Савельев. Он подошел к выключателю и погасил свет.

Однако ребята заснули лишь на рассвете.

Утро не предвещало никакой грозы.

Все поднялись, разбитые недосыпом, недовольные, но тихие. Разговаривали негромко и толковали о пустяках, словно ночью и не было никакого происшествия. Простыни и одеяла, когда курсанты заправляли кровати, шелестели тихо, как травы перед грозой.

До занятий оставалось еще больше получаса. Все позавтракали и занимались, кто чем мог и хотел, — в основном готовились к лекциям. Курящие дымили в коридоре, как молчаливые индюки — друг перед другом, а многие просто слонялись по коридору или по комнате, выглядывали в окна на вздрагивающие под ветром лужи. Осень была уже настоящая, но Леха знал, что еще может долго продержаться бабье лето.

В комнату заглянул воспитатель, танкист. Посмотрел на убранные койки, поздоровался и ушел своим подчеркнутым, почти строевым шагом. Нравился Лехе этот шаг…

Он задумался около двери, глядя, как Кислицын копается в своей тумбочке, листает общую тетрадь и снова наклоняется, чтобы заглянуть на нижнюю полку. Мимо Лехи проходили ребята, разворачиваясь вполоборота, чтобы не задеть задумавшегося человека. Но вот кто-то его толкнул плечом. Леха глянул — Валище. За ним прошел и сам Мокей. Леха не посмотрел на него, но сразу почувствовал запах табака от его свитера.

— Дай закурить! — резко двинул он Леху локтем.

«Специально, гад, чтобы зацепить!» — подумал Леха.

— Не курю и тебе не советую.

— Да ну! — с улыбочкой раскинул тот руки и приблизил лицо к Лехе, нарочно касаясь волосами Лехиного лба.

Ребята сразу что-то почувствовали. Кислицын захлопнул тумбочку. Поближе подошел Савельев и стал рассматривать картину Саврасова «Грачи прилетели», висевшую на стене. В двери, почувствовав недоброе, сунулся Едаков. Зашевелилась и мокеевская сторона.

— Не нукай — не поеду! — отрезал Леха как можно жестче, понимая, что он не должен отступать.

Мокею нравилось, по-видимому, начало, и он воскликнул, схватившись за голову:

— Братцы! Куда я попал? Это что — курсы трактористов или курсы рукоделия для девочек? А? Не слышу… — И он подставил ухо к самым Лехиным губам.

— Сейчас услышишь! — Леха оттолкнул его рукой в плечо.

Мокей сам еще сильнее откинулся назад и коварным ударом труса — ногой в живот — откинул Леху. Тут же он призывно свистнул, должно быть не надеясь на себя.

Валище кинулся из коридора в комнату, но в дверях его встретил Едаков, сгреб в охапку и придавил к двери.

— Не вертись, не вертись! Раздавлю! — угрожающе предупредил Едаков. — Руки из карманов!

— А ну, пусти!

— А я говорю: не вертись! — уже прорычал Едаков и вырвал у того из руки кастет.

— Разоружай подонков! — крикнул Кислицын.

— Разоружай! — неожиданно для всех вдруг крикнул Иванов, на которого ни Леха, ни его приятели и не рассчитывали.

— Разоружай! — поддержали и другие.

Мокей понял, что помощи ждать неоткуда, отскочил к самой стене, словно желал найти в ней силу или пройти сквозь нее, но увидел себя окруженным.

— Ррразойдись! — рявкнул он и выхватил нож.

В этот момент в комнате за спиной Лехи стоял кавардак.

Едаков, свалив на пол Валищу, зажал ему руку, разорвал до колена карман, из которого вывалился нераскрытый нож. Когда крикнул Мокей, Едаков понял, что там самое главное. Он вскочил на ноги, но его оттеснил Кислицын, бросившийся к Мокею.

— Ррразойдись! — второй раз рыкнул Мокей, откинув руку с ножом.

— Не дрейфь, парни! — крикнул тотчас Кислицын.

— Дай сюда нож! — Леха решительно приближался к Мокею, а тот по-птичьи кидал головой в разные стороны.

— Отдай, если ты не дурак!

— Ррразойдись!

— Последний раз говорим: отдай! — Леха двинулся на Мокея.

— На! — выхаркнул Мокей и ударил ножом того, кто был ближе остальных, — по всем правилам трусливой звериной повадки.

Ближе всех был Леха.

Он знал, что это может случиться, и был наготове. Когда нож мелькнул в воздухе, он отскочил немного назад, но натолкнулся спиной на Едакова и не сумел посторониться от удара. Нож попал бы в плечо или в шею, но Леха увернулся, как мог, и сделал только то, что оставалось ему сделать в этом положении — подставил локоть.

— Эхх… — слабо простонал он, почувствовав резкую боль.

В ту же секунду несколько рук облепили эту подлую руку, вырвали нож, а от свитера Мокея поползли длинные шерстяные нитки. Леха видел эти нитки, в которых путались ботинки его друзей, мелькали брюки и носки, потом снова нитки… Все это он видел сквозь горячую пелену, наплывшую на его глаза.