Василий Лебедев - Высокое поле

— Вот что, — сказал он, — нам или сдаваться надо, или сматываться отсюда, или…

— Что «или»? — пробасил Едаков.

— Или что-то надо делать: у них ножи.

— Подлецы! — резко произнес Савельев и так тряхнул своей беленькой челкой, что все сразу подхватили:

— Подлецы!

— Их надо проучить! — предложил Кислицын.

— Точно! — Едаков рубанул рукой в воздухе.

— А как? — спросил Леха.

— Как-то надо… — Едаков засопел, соображая, но так ничего и не придумал.

— Тут надо осторожнее: можно на нож нарваться, раз подлецы… — сказал Леха.

— Да, тут сила против силы, — придумал, наконец, Едаков.

— Ну и что? — дерзко спросил Кислицын.

— А то, что и нам вооружаться надо, а потом выступать, — разговорился Едаков.

— Не дело мы говорим, — решительно заметил Савельев. — Так у нас получится…

— Война, — подсказал Леха, но не угадал.

— Не война, а драка. Все это не по мне, ребята.

— Боишься? — уколол его Кислицын.

— Только дурак не боится ножа, но я не отступаю и не бросаю вас. Я с вами, но надо иначе…

— Что ты предлагаешь?

— А вот что: их мы должны разоружить.

— Голыми руками? — усомнился Кислицын.

— Голыми руками.

— Дохлое дело, — махнул рукой Едаков. Он отступил шага на три, как бы отстраняясь от этого предложенья.

— Именно голыми руками! — твердо повторил Савельев. — Этим мы покажем, что их ножи никому не страшны, а они поймут, что это пакостное оружие только им приносит опасность.

«Башка-а!» — подумал Леха с уваженьем о Савельеве и невольно сравнил его с Митькой Пашиным.

— Они раз и навсегда поймут, что и нож им не опора. А как мы их унизим этим!

— Да уж это-то факт! — подал голос Едаков.

— Ну, вот и дело! — Савельев оглядел товарищей. — И пусть наша маленькая дружина будет началом.

— Началом чего? — спросил Кислицын.

— Началом разоруженья всех подонков!

— Пусть будет так!

Все наперебой стали предлагать, как и когда удобнее провести операцию, и решили, что надо подождать любого подходящего скандала, до которого Мокей и его компания были большие охотники.

— Мы их, сволочей, ночью свяжем — и кранты им! — загорелся Едаков.

— Точно!

— Нет, — поморщился Савельев. — У нас дело чистое и честное, и нам не от кого прятаться по ночам. Наоборот: среди бела дня мы должны это сделать, да так, чтобы все видели. Поняли?

— Поняли…

— Ну, тогда будьте готовы. Как только завяжутся с кем-нибудь — приступаем. А сейчас — айда! Есть охота…

Ночь выдалась никудышная. Не спалось.

Сначала Леха заснул сразу, как только лег, еще при непотушенном свете, но потом проснулся, вероятно потому, что рядом беспокойно ворочался во сне Кислицын. Леха открыл глаза, прикидывая в уме, сколько же времени. Кругом было темно и тихо, если не считать сопенья спящих. Однако что-то ему подсказывало, что не мог он проснуться от того, что шевелился Кислицын, ведь и раньше тот ворочался во сне и не будил никого. Леха прислушался, но ничего подозрительного не обнаружил и тотчас попытался заснуть. Это ему не удавалось. Теперь уже мешало все — жесткая постель, посапыванье ребят, а ватная подушка казалась такой твердой и бугристой, будто набита она была кулаками.

За постелью Кислицына, в ногах, забубнил что-то во сне самый спокойный и неразговорчивый человек в училище — Иванов, бритый парень, уже допризывник, получивший небольшую отсрочку по учебе. Он спал под домашним желтым одеялом, забираясь под него и днем, и рано вечером, а иногда и утром, перед самым началом занятий, лишь бы подремать после подъема лишних пять — десять минут. Леха не раз замечал, что Иванов бубнит во сне, и объяснял это себе тем, что человек, молчавший целый день, выговаривается ночью, должен же он когда-то говорить!

Вдруг скрипнула кровать в мокеевском углу, и опять тишина.

«Спаленка…» — подумал Леха.

Постепенно нервы обвыкли, и он уже почти ничего не замечал. Состояние легкой полудремы овладело им, а в голову — как это всегда случается во тьме — широко и свободно поплыли самые разнообразные мысли. Сначала они были невеселые. Сознанье вновь и вновь возвращало его к разговору после занятий, воображение рисовало яркую победную схватку с подонками, увлекая и тревожа. Леха ждал этого часа, как конца напряжения в группе, ждал с тревогой и нетерпением. Порой он остывал или уставал от ожиданья, и тогда ему снова казалось, что вся эта затея слишком опасна и бессмысленна, а Сергей выиграл вдвойне: унес свою голову от риска и еще выиграл в том, что живет теперь в деревне, работает на любимой Лехиной работе и видит каждый день Надьку, провожает ее из кино. Эти мысли были особенно мучительны.