Тамаз Чиладзе - Дворец Посейдона. Сборник

Миха окинул взглядом полутемную комнату и только сейчас различил сидящего в глубоком кресле мужчину. Руки мужчины так беспомощно лежали на подлокотниках кресла, словно он долго и безрезультатно пытался подняться с кресла и теперь отдыхал от тщетных усилий. Перед ним валялся чемодан с откинутой крышкой, из чемодана вылезал похожий на бычий язык длинный красный галстук. Лицо мужчины разглядеть было трудно, и Михе показалось, что он нарочно прячет его. Поэтому он стал особенно внимательно вглядываться и не то чтобы узнал его, а сердце ему подсказало, что он знал этого человека, но откуда, где он его видел, когда, — сказать не мог.

— Своих детей мы отправили из дому, — очень спокойным голосом начала женщина, словно продолжая прерванный приятный разговор, — чтобы уберечь их от этой грязи. Ты же говорил, что ссориться неудобно, вот я и не ссорюсь, видишь, как я спокойна и не кричу, ведь кричать тоже неудобно…

— Меги! — страдальческим голосом прервал ее мужчина.

Она засмеялась.

— Не беспокойся, это я не тебе, просто душу отвожу, не обращай внимания.

— Меги!

— Вот пришел мальчик, он ищет свою маму, дай ему ответ! — Вдруг она торопливо оглянулась по сторонам и, хрипло вскрикнув: — Я больше не могу! Задыхаюсь! — кинулась к занавеске и повисла на ней, крепко ухватившись за края руками, занавеска оборвалась, и женщина свалилась на пол.

Мужчина вскочил с кресла и кинулся к ней:

— Меги! Меги!

Потом он обернулся к Михе, словно только что его увидел, долго смотрел на него и неожиданно крикнул:

— Убирайся, убирайся отсюда!

На улице Миха прислонился к стене и закрыл лицо руками. Потом он почувствовал, как успокаивается, может, оттого, что все понял до самого конца.

Смеркалось. На улице было тихо. В этой тишине трамвай казался красным дирижаблем, на брюхе ползущим по земле. Деревья и дома как бы повисли в воздухе. Но тут раздался трамвайный звонок, и все приняло свой прежний облик. Он долго шел пешком. Миха нарочно не садился в троллейбус, он не спешил домой. И вдруг сердце его дрогнуло: если тот мужчина оказался дома, тогда, может, и мама вернулась! Он побежал к остановке, сел в автобус и опустил в автомат пятикопеечную монету. Опустив монету, он загадал: если выскочит счастливый билет, значит, мама уже дома; билет оказался счастливым. Теперь он был окончательно уверен, что мама ждет его дома. Значит, можно не спешить. Вдруг она поймет, что он обо всем догадался, а ей наверняка хотелось, чтобы он не знал ничего. Он сошел у Дворца пионеров и долго стоял, размышляя: идти ему домой или нет? Несмотря ни на что, он был счастлив, счастлив, что его мать снова дома. Когда ему открыла тетя, он сразу понял, что предчувствие его обмануло: если бы мама была дома, она сама бы подошла к дверям.

— Где ты был до сих пор?.. — набросилась на него тетя.

И сердце у него горько сжалось. По всему видно, что она надолго собирается здесь оставаться.

Миха ничего не ответил и прошел в свою комнату. Он даже не подумал, что поступил невежливо, не ответив на вопрос тети. Он зарылся лицом в подушку и не помнил, сколько времени пролежал в таком положении. Потом открылась дверь, и в комнату вошла тетя. Он не поднял головы и не видел ее, по по шуму догадался, что она убирала на его столе. Потом наступила тишина. Миха глянул одним глазом — проверить, ушла ли тетя. Но она сидела на стуле и смотрела прямо на него. Опять отвернуться было неловко, он поднялся и присел на кровати.

— Тебя спрашивал отец, — сказала она, — почему тебя не было за обедом?

Потом они снова долго молчали. Миха был голоден до дурноты, но стеснялся сказать об этом. Тетя, как будто что-то заметив, спросила:

— Будешь обедать?

— Буду, — ответил Миха.

— Тогда пойдем, я не снимала кастрюли с огня; думала, вот-вот придет.

Нет, он не нуждался в такой заботе — она делала его податливым и безвольным. Она возвращала его обратно туда, откуда он с трудом выкарабкался после стольких насмешек и издевательств.

— А если я не стану есть? — спросил он дерзко.

По крайней мере ему показалось, что он посмотрел на нее нагло и бесцеремонно.

— Как тебе угодно, — спокойно ответила тетя.

— Нет, я очень голоден и буду обедать, — сказал Миха и поднялся.

— А суп такой вкусный, — сказала тетя и тоже встала.

— Нет, я раздумал, — сказал Миха и снова сел на кровать. — Я не люблю суп, мама об этом знает.

Тетя вздрогнула, и Миха понял, что причина была не в его нетактичности, а в ненависти, которую питала тетя к его матери. И торопясь, чтоб она не успела выразить это чувство прямо, он добавил: