Евгений Воеводин: Понедельник — пятница

Находка замер. Мышь не замечала его. Но тут же уши Находки резко шевельнулись. Он услышал другой звук, неприятный и поэтому настораживающий. Собака бежала по берегу, уткнув морду в песок, как раз там, где Находка прошел вместе с Кулешовым.

Когда Кулешов вскочил, было уже поздно. Собака увидела Находку. Бессмысленно было бежать за ними. Все произошло в какую-то секунду. Находка кинулся в степь, собака за ним, а Кулешов в мокрых трусах отчаянно размахивал руками и кричал:

— Находка, сюда! Ко мне, Находка!

Он поспешно оделся и поднялся на бугор. Он думал, что Находка догадается сделать крюк и вернется к нему. Но было видно, как он летит в степь по прямой, а вслед за ним гонится собака. Лай утихал. Внезапно Кулешов услышал другой, более пронзительный лай — со стороны совхоза в степь убегали еще две собаки, черная дворняга и бело-рыжий костромич. У Кулешова больно сжалось сердце. Костромич — сильная и выносливая гончая, не так-то просто уйти от нее.

Вечером, после работы, он не мог отдыхать. Он ходил один по краю черной, звенящей цикадами степи, курил одну папиросу за другой и ждал. Ночью в стороне мелькнули три тени. Он догадался — это вернулись собаки. Он прождал еще часа два. Кулешов лег на охапку сена возле самолета. Если Находка вернется, то обязательно найдет его здесь. Но Находка не вернулся. Не было его и на следующий день, и еще неделю. Между тем работы в совхозе были закончены, и Кулешов с техником должны были лететь домой.

В последний день Кулешов увидел на улице бело-рыжего костромича и свистом подозвал его. Собака подбежала, выжидающе поглядывая на человека.

— Эх ты, сукин ты сын, — сказал ему Кулешов. — Что ты с Находкой-то сделал, а?

Костромич вилял всем задом и заискивающе заглядывал Кулешову в глаза.

Страх уводил Находку все дальше и дальше в степь. Страх, который он испытывал, пожалуй, впервые так остро, тем не менее не заглушал все другие чувства. Находка уходил легко, и откинутые уши ловили удаляющийся собачий лай. Вскоре он стал совсем еле слышен, и тогда Находка побежал медленнее, чтобы выровнять дыхание.

Страх проходил, и уши выпрямлялись. Наконец Находка остановился и принюхался. Теперь все, что его окружало, внезапно обрело свои неповторимые запахи. Одни были уже знакомы ему, другие он чувствовал впервые и старался определить, опасны они или нет.

Великий двигатель — инстинкт — подсказал ему, что бояться уже нечего. Степь жила спокойно. Шуршали полевки. Их звук и запах Находка уже знал, но его черный нос улавливал сейчас другие, более волнующие. Было в них что-то смутно знакомое и в то же время осязаемое будто бы внове. Теплые перья, легкий шелест раздвигаемой травы, тонкое посвистывание — все это было совсем близко от него.

Находка ступил, медленно и бесшумно опуская в траву тонкие лапы. Он почувствовал голод, и это чувство стало пронзительным, как боль. Он шел к птице прямо, словно бы ее и его уже соединила невидимая, туго натянутая струна. Еще секунда, еще шаг — и Находка кинулся туда, где запах был наиболее острым, но его зубы щелкнули в воздухе. Он подпрыгнул, стараясь еще раз схватить неясную тень, но птица уже летела, громко хлопая крыльями. Ей отозвались хлопки других крыльев — это напуганная стая стремительно снялась и уходила прочь от опасности.

В ту ночь ему удалось поймать несколько мышей, и Находка залег в траве, усталый и все-таки голодный. Ему хотелось спать, и он заснул, как спал всегда, свернувшись и торчком поставив уши.

Очнулся он от какого-то шороха и резко вскочил. Шорох был ровный и тихий. Но то, что шуршало, не имело никакого запаха. Осторожно Находка ступил вперед и увидел большую черную змею, которая тянулась в траве, тускло поблескивая в рассветных сумерках.

Тот же древний инстинкт заставил Находку отскочить в сторону. Он подсказал, что существо, не имеющее запаха, опасно. Уже было светло, и Находка побежал прочь от этого черного существа.

Он все время чувствовал птиц, слышал их, но голод не мучил его сейчас. Где-то неподалеку должна была оказаться вода, Находка уловил ее запах. И оттуда же, с той же стороны, доносились птичьи голоса.

Находка увидел озеро и диких гусей, которые кормились почти у самого берега. Большие серо-коричневые птицы плавали спокойно, то сходясь, то расходясь вновь, временами исчезали в камышах и снова появлялись на береговой отмели. Находка лег и смотрел, положив морду на вытянутые лапы. Потом задние лапы медленно толкнули его вперед, уши прижались, и весь он, длинный, распластавшийся в траве, напоминал корень какого-то дерева. Но задние лапы снова подобрались и опять толкнули его вперед, к самой кромке песка, где кончалась трава.