Владимир Степаненко - Где ночует зимний ветер

Володька мотнул головой и громко выругался. Кусок шеста плясал на волнах, уносясь к торчащим валунам. Бугор прыгнул и мы оказались на большом, скользком камне. Я удивленно смотрела на парня, не понимая, как ему удался этот цирковой номер.

— Стой! — Володька выскочил на берег и побежал вдоль ручья, стараясь догнать шест.

Страшный грохот раздался высоко в горах. По всему ручью камни пришли в движение, застучали, ударяясь друг о друга.

Поток тащил огромную глыбу льда, кроша ее о камни, крутя на водоворотах.

Страх приковал меня к камню. Я смотрела на искрящуюся льдину в синих трещинах. Не в силах была сдвинуться с места и даже переступить.

— Анфиса, прыгай! — громко и требовательно крикнул прибежавший Володька.

Но я приросла к камню.

— Прыгай! — Свистунов бросился в воду и сорвал меня с камня. Швырком выкинул на берег, как тяжелый мешок или ящик.

Льдина ударилась о камень. Сбила его и потащила впереди себя. За льдиной несся высокий вал воды.

На берегу страх не прошел. Осторожно ощупывала себя руками, не веря в спасение.

Ручей преобразился, как река в половодье, и стал грозным. Вода шла вровень с берегом, заливая и топя камни.

Володька задумчиво тер рукой лоб.

— Вытри кровь!

— Заживет!

Я намочила платок и приложила его к ране.

— Чем рассек?.. Шрам будет.

— Ничего… до нашей свадьбы заживет!

— Я не собираюсь замуж…

— Все так говорят! — Володька заулыбался и крепко сжал мне локоть.

— Убери свои руки, питекантроп!

— Кто?

— Питекантроп.

— Кто это?

— Первобытный человек каменного века.

Володька кивнул головой. Старательно установил высокий шест с красным флажком около палатки ВВ. Тут же привалил доску у основания тяжелыми камнями.

— Все, теперь вертолетчики не заблудятся!

Без особых приключений мы вернулись в лагерь. Заметив меня, Ольга отозвала в сторону и тихо сказала:

— Александр Савельевич тебя искал. Могла меня предупредить, что пойдешь гулять со Свистуновым. Будет спрашивать, скажешь — ходила ловить рыбу.

— Зачем врать? Володьке помогала шест устанавливать. Я не гуляла. Так и Александру Савельевичу скажу.

— Ну, мне ты не заливай! — Ольга засмеялась и подмигнула. — Бугор — парень красивый. Не ты первая засматриваешься. Королева Марго тоже заглядывалась. Учти: он парень опасный — бабник. Одна ты, тетеря, не понимаешь!

— Отстань, — разозлилась я на радистку. — Мне какое дело, бабник… не бабник… Меня не волнует… Встречаться с ним не собираюсь… Помогать ходила! А ты разве не помогла бы?

— Но он в моей помощи и не нуждался.

Я поспешила к крайней палатке лагеря.

— Александр Савельевич, вы меня звали? — спросила я напряженно.

Начальник партии вышел, скрипя протезом.

— Звал, Анфиса… А ведь забыл, зачем… Да, привет тебе Степанида в письме передает. Недосуг был раньше сказать. Спрашивает, не собираешься ли ты убежать в Москву? А?

— Не верю вам, — резко сказала я. — Так Дядя Степа никогда не скажет!

— На, читай письмо, — улыбнулся Александр Савельевич.

Я быстро развернула свернутую страничку. Вчиталась в незнакомый почерк.

«Александр-бородач! Меня радует, что ты написал об Анфисе. Не собирается ли она возвращаться раньше времени в Москву? Смотрите, не перегружайте девочку. Я вас знаю…

Третьего дня была у матери Анфисы. Она переехала в новую квартиру. Мать у нее чудесная — рабочая. Сколько всего умеет. Угощала вкусным обедом. Я рассказала ей об Анфисиных успехах, как ты написал. Молодец Анфиса! Передай, чтобы не боялась работы. Чем больше умеешь — тем легче жить. Я рада, что у нее много новых друзей. Пусть учится жить своим умом.

Я каждый день включаю приемник и слушаю погоду. Знаю, весна идет к вам на Север!

Анфиса написала, что ты отпустил бороду. Не представляю тебя с веником. Наверное, чуден!

Вот и все.

Степанида… Степанида Ивановна… Дядя Степа… Я с ней познакомилась в тот памятный вечер…

Встреча с солдатом поставила все на свое место. Мне надо возвращаться домой. Я влилась в оживленный людской поток. В окнах домов и в магазинах включили свет, засверкали разноцветными огнями неоновые рекламы на крышах домов. И сами приняли какой-то праздничный вид.

Но оказалось, сердцу нельзя приказывать. У него есть своя память. Подходя к площади Пушкина, я невольно замедлила шаги. На этот раз лицо поэта показалось мне строгим.

Часы, висящие на высоком столбе, напоминали луну. Стрелки медленно ползли по кругу. Они чуть вздрогнули и остановились — маленькая на восьмерке, большая на двенадцати.