Владимир Степаненко - Где ночует зимний ветер

— Закрыто?

— Работают до двадцати часов.

Маша устало вздохнула.

— Мне надо знать, какие требуются документы. Одного паспорта хватит? Что мне делать, Аникушкина? Через неделю приезжает моя лягушка-путешественница.

Королькова так называла свою мать, Зою Митрофановну, бухгалтера-ревизора. Она почти не жила в Москве, а все время разъезжала по разным городам-новостройкам.

— Маша, идем домой! ЗАГС закрыт. Что ты хотела узнать, скажи? Часы работы: с 10 до 18. Обед с 13 до 14. Ты запомни. Тебе надо сдать экзамены. Зачем выходить тебе замуж? Ты его любишь?

— Любила, любила, — всхлипывала Маша. — Он обманул меня. Зачем я, дура, ему поверила. Две недели не пишет. Девочки правильно мне говорили, дура я, дура.

Меня обидело, что все девчонки в классе, оказывается, знали, что Маша встречалась с летчиком, а мне ничего не говорили…

— Как его зовут? Где он служит?

— Виктор. Фамилия Горегляд. Летчик-истребитель. Аэродром у них за Москвой. Что ты хочешь делать?

— Знаю, — громко сказала я и решительно взмахнула рукой, подбадривая самое себя. — Раз обещал, пусть женится! А ты вытри слезы! Разнюнилась! — Я не представляла себе, где отыщу аэродром, о чем буду говорить с незнакомым летчиком Виктором Гореглядом, но я твердо знала, что Корольковой обязана помочь. А вот кто мне поможет? Алик не хочет идти вместе со мной на завод.

— Вставай, Фисана! — сказала проводница, разбудив меня утром следующего дня. — Чай пить пора. Всех напоила в вагоне. Ты одна осталась да старичок в пятом купе. Принести чаю?

— Два стакана можно?

— Пей хоть все пять. Мне не жалко.

Иван Сидорович сошел ночью в Печоре. Тамара и Елизавета Прокофьевна сидели на своих местах, улыбались, поздоровались со мной, перебивая одна другую:

— Ну и крепко ты спала, Фисана. Иван Сидорович не хотел тебя будить. Велел пожелать тебе счастья и успеха в экспедиции.

— С добрым утром! Выспалась?

— Спасибо. Ох, и отоспалась за все дни! — Я потянулась. Удивленно уставилась на проводницу: у нее на верхней губе нарисованы углем усы. Не смогла удержать улыбку и громко прыснула:

— Ты чего, студентка? — спросила проводница, готовая тоже засмеяться.

— Усы у тебя выросли, — ответила я.

Девушка испуганно извлекла из кармана белой куртки, надетой на китель, круглое зеркальце. Посмотрелась в него и расхохоталась.

— В самом деле усы. Здесь не только с усами будешь ходить, — сказала она весело, вертясь перед зеркальцем, — а и борода вырастет, пока температуру нагонишь. Знаешь, сколько сейчас градусов?

— Нет.

— Тридцать градусов на улице. Сто раз шуровала котел, а он даже не фырчит. В вагоне холодно. — Она подула. Над губами повисло облачко белого пара. — Чаем тебя напою, соня, а потом раздам всем пассажирам по второму одеялу. В прошлом году в соседнем вагоне один командировочный чуть ноги не отморозил.

Я посмотрела на окно. Все стекло затянуло толстым слоем льда. Длинные стрелы искрившихся снежных звездочек ползли вверх. Я приподнялась на руках. Продула в льдышке глазок. За маленьким кусочком чистого стекла лежала белая равнина. Ветер срывал снег и гнал его перед собой по застругам бугров, сухой и колючий.

Я испуганно сжалась: показалось, что ледяное дыхание мороза вошло к нам в вагон и достало меня. Потерла руками холодные уши, кончик носа. «Неужели здесь можно жить и работать?» — подумала я.

Посмотрела на веточку сирени. Вечером поставила ее в пустую бутылку. Налила воды. Хотела подольше сохранить мамин подарок. Веточка стояла поникшая, листья пожелтели и свернулись, цветы осыпались.

Я не могла отвести глаз от сирени, заставить себя думать о чем-нибудь другом. Она сразу погибла от мороза, а что будет со мной? Не хотела себя расстраивать, гнала мысли прочь. Но спокойствие не приходило. «Может быть, я зря поддалась уговору Дяди Степы, зря согласилась ехать на Север? Как-нибудь пережила бы все свои неприятности в Москве».

Из крана в умывальнике не лилась вода — замерзла. Проводница протянула мне кружку с теплой водой. Воды хватило, чтобы только почистить зубы и чуть-чуть протереть глаза.

За окном искрился ослепительно белый снег. На него невозможно смотреть, слезы заливали глаза. Это первое знакомство с Севером. «А что ждет меня впереди, когда придется ступить на снег? — мучительно думала я, обхватив стакан с чаем и грея об него руки. — А может, лучше остаться в вагоне? Никуда не выходить! Купить билет и махнуть назад в Москву? Нет. Я уже раз спасовала. Не пошла на завод. Подведу Дядю Степу. Она поверила в меня… Что сказал бы Иван Сидорович?.. Назвал бы дезертиром».