Владимир Степаненко - Где ночует зимний ветер

— А говорил, что я ведьма. Сама дотопаю.

— Ты не сказала, что ногу стерла. Могла завтрак не таскать к канавам. Невелики бары, сами пришли бы на кухню.

— Кому бы я сказала? Тебе или Бугру? Аверьяну Гущину? Кто разорался о кубиках? Вам приписка нужна. Разве я не понимаю? Думала, вы настоящие парни, а вы — дерьмо.

— Ты поосторожней.

— Ударишь?

— Сказал, поосторожней.

— Трус ты, Цыпленок. И Бугор — такой же трус!

— Ты брось, Бугор в законе! — У Лешки испуганно округлились глаза.

— Сто раз слышу, в законе, в законе. Не пойму, что это значит?

— Вор он, поняла? Слово дал какое-то уркам, как выйдет на волю, будет снова воровать. Вот почему в законе. Крест видела? Таскает, чтобы все знали силу его слова. Восемь лет выпиливал кусочком напильника.

— Врешь! — Я не могла прийти в себя, ошеломленная услышанным, не веря ни одному слову.

— Честное слово! Хочешь, побожусь?

— Ты тоже вор?

— Нет… я работяга.

— Спасибо, хоть успокоил… Никогда не думала, что Бугор такой дурак. Восемь лет крест пилил… Разве не мог настоящей работы для себя придумать? А я его за человека считала. Вор! После войны у мамы украли хлебные карточки… Какой-то паразит наш хлеб съел… Дома у нас всего три картошки оставалось… В цехе мама упала от голода… Ее подруги с «Прядилки» узнали об украденных карточках, свой хлеб отдавали… Мама домой хлеб в платочке приносила… Развяжет платок, а кусочки разваливаются… Кусочки маленькие, как кубики… Работницы от себя хлеб отрывали… А ты спрашивал, какая я рабочая! Нам с мамой рабочие «Прядилки» не дали умереть с голоду! Разве я их могу подвести? — Я тяжело вздохнула. Стыдно вспомнить: и меня чуть не втянули в кампанию воровкой. Почему я забыла о хлебных карточках?

— Анфиса, я с тобой по-хорошему хотел поговорить; а погорячился.

— Ну говори. Скажи, что тебе Бугор еще насоветовал? Слушаешь ты его, боишься. Разве он человек?

— А кто же?

— Нет, не человек. Позорит это звание. Он мог бы украсть наши хлебные карточки. Бугру скажи, ненавижу я его! Человек — это звучит гордо! Горький так сказал! Ты слышал?

— Нет… а слова правильные, — Цыпленков задумчиво замолчал. — А я так думаю, человеком быть трудно. Отвечать за все надо. Я Маргариту вспомнил. Прозвали ее Королевой, а за что? Какая она королева! Просто баба. Жизнь у нее трудная, с заковырками. Одним словом, тысяча и одна ночь. Рано вышла замуж, муж умер, потом сына похоронила. Вышла второй раз замуж. Пьяница ей попался на горе. Ушла она от него. Разобрался я — хорошая она. Это не всем дано понять! А мне она открылась. — Лешка задумчиво улыбнулся, вспомнив что-то радостное. Неожиданно повернулся ко мне и спросил, как будто ничего не произошло: — На обед что сварганила? А?

— Обеда не будет. Больше я вам не повариха… Сами варите… Я встану на канаву. Вы о рубчиках думаете, я тоже не рыжая. Тоже заработать надо. Я не крестница-нахлебница.

Мы молча дошли до лагеря. Лешка Цыпленков украдкой поглядывал на меня, все еще надеясь, что я смягчусь, зайду на кухню, займусь примусом. В палатке я достала из ящика банку тушенки, взяла горсть черных сухарей, насыпала в карман колотого сахару.

— Грызи сухари, Цыпленок, — сказала я твердо и направилась к своей палатке. — Вот тебе и весь обед.

Есть мне не хотелось. Залезла в спальный мешок и с наслаждением вытянулась. Но сон не шел: мучила совесть. Первый раз я оставила ребят без обеда. Загремела галька, раздались тяжелые шаги около палатки.

— Чудит ведьма! — услышала голос Аверьяна Гущина.

— А сама она обедала? — хрипловатый бас принадлежал Володьке Свистунову.

— Нет.

— Ты уговорил бы ее.

— Пробовал, — сокрушенно вздохнул Лешка Цыпленков.

— Взял бы сам что-нибудь наколдовал, — зло сказал Бугор. — Жрать хочется.

— Становись — сам вари! — огрызнулся Леха.

— Цыпленок, ты что-то разговорился. Придется, пожалуй, тебе объяснить: человек я нервный и относиться ко мне надо с уважением.

— К тебе, Бугор?

— Да.

— Ты на человека непохож. Слышал слова Горького о человеке?

— А я кто, по-твоему? Не человек? Хочешь, я из тебя черепаху сделаю? В один момент!

— Слабо!

— Посмотрим.

— А ну, пойдем поговорим! Не люблю свидетелей.

Парни ушли, и я не узнала, чем кончился их спор.

— Эй, работнички, вставайте! — громко закричала я утром, подходя к большой палатке. Но никто не отозвался. Я заглянула в палатку: там никого не было. Поняла, что давно ушли на работу. Я взяла лом и лопату и направилась к своей канаве. Надо доказать, что я умею работать.