Владимир Степаненко - Майские ласточки

О чем только не передумал долгими ночами старший лейтенант! Вспоминал родителей. Отца-солдата. Последнее письмо он получил от него из Сталинграда. Все чаще задумывался о своей судьбе, боялся приговора хирурга, который мог запретить летать.

— Я буду летать? — взволнованно спрашивал он у Василия Петровича.

— Летать? — Василий Петрович уходил от ответа, опускал глаза. — Есть много других прекрасных специальностей. Экономисты будут сейчас нужны, инженеры, строители.

— Я летчик.

— Война кончилась, не надо забывать!

И, не добившись прямого ответа у старого хирурга, Иван Очередько настойчиво атаковывал медицинскую сестру.

— Варя, ты мне сестра по крови. А брата нельзя обманывать. Скажи честно: я буду летать?

— Иван Тихонович, у вас перелом обеих ног. Три ранения, ожоги!

— Кончай бухгалтерию… Отвечай прямо. Я буду летать? Или надо прощаться с авиацией?

Старший лейтенант Иван Очередько не допускал мысли, что ему не придется больше залезать в тесную кабину истребителя, рассекать крыльями белые облака, срывать с них дождевые капли. Нет, что бы там ни говорил Василий Петрович о других нужных профессиях, это не для него. Его рабочее место в кабине самолета. Он должен держать штурвал истребителя, должен летать!

Однажды после ужина лейтенант Чаплыгин приподнялся и сказал громко, не скрывая раздражения:

— Василий Петрович хочет руку мне отрезать. Началась гангрена. А кому я нужен без руки? Я еще и жениться не успел.

— Он тебя попугал, — выразил сомнение сержант Кожевников. — Ты, Георгий, зря не паникуй. Петрович душевный человек. Сам видел, как он раз плакал. Умер его больной.

— Гангрена у меня… Вижу, ползет чернота. Придется в сторожа подаваться!

— Всем нам трудно придется, — задумчиво почесал щеку Иван Очередько. — Ноги мне собрали, вроде смогу ходить без костылей, а удастся ли летать, не знаю. Василий Петрович молчит. Варя в рот воды набрала. Мне, видно, тоже наниматься в сторожа или таскать невод в рыбацкой артели. У нас на Оке много рыбацких артелей.

— Дела, — задумчиво протянул лейтенант Чаплыгин. — Выходит у всех одно горе, одна забота. Как жить после войны?

Ударившись о стену, пушечным выстрелом хлопнула дверь, разбудив спящих в палате после обеда. Иван Очередько соскочил с кровати: подполковник Варчук стоял в дверном проеме. Из-за его спины выглядывала улыбающаяся Варя. Лицо ее радостно сияло, на глазах блестели слезы.

— Иван, живой, чертяка!

Подполковник Варчук торопливо шагнул к кровати. С плеч потертой кожанки сполз белый халат. Командир полка тискал летчика, целовал похудевшее лицо с заострившимися скулами.

— Товарищ подполковник, я думал присохну к койке и никого не дождусь из полка. Случайно меня не похоронили! Как полк? Как мои хлопцы? — задавал он вопрос за вопросом и, не дожидаясь ответа, жадно вдыхал свежий воздух с улицы, запах кожанки и авиационного бензина.

— Живут, Иван, живут! — подполковник улыбался, гладил похудевшую руку летчика со скрюченными пальцами. — А с тебя, Иван, причитается. Звание тебе присвоили. Ты капитан, двумя орденами наградили: орденом Ленина и орденом Отечественной войны I степени. — Низко наклонился над летчиком и сказал: — А летаем мы сейчас мало. Когда тебя выпишут, мы перелетим к себе в Россию. Соскучились по родным местам. Пора посмотреть на свои березы. А когда перебазировка, не знаю.

— Товарищ подполковник, — попросил Иван Очередько, — расскажите, как закончился вылет эскадрильи? Кто вернулся после боя на аэродром?

— Трудный вы провели бой. Сбили двенадцать «мессеров».

— Двенадцать?

— Тебе, Иван, летчики записали пять.

— Пять я и сбил. Помню точно. А почему не приехал Сергей? Зазнался?

Подполковник Варчук сцепил замком пальцы рук. По щекам заходили тугие желваки. Сказал сухо, словно чужим голосом.

— Сбили Ромашко. Я на КП слышал, как прощался он: «Всем завещаю навечно счастливую жизнь!»

— «Всем завещаю навечно счастливую жизнь!» — дважды повторил про себя Иван Очередько, удивляясь необыкновенной силе простых слов. По спине, между лопатками, заскользили капли пота. Впервые заметил, как постарел, осунулся подполковник Варчук. В волосах седина, под глазами залегли темные полукружья, спина согнулась.

— Я не все разобрал в бою, — выдавил через силу Иван Очередько. Его душили слезы. — А как Настя? Оружейница Сергея? Настя Белова? Сергей любил ее. Хотел жениться после войны.

— Знаю, Сергей любил Белову, — глухо ответил подполковник Варчук и низко опустил голову. — Уехала из полка домой. Должна рожать. Может быть, подарит мальчика.