Владимир Степаненко - Майские ласточки

Земля стремительно мчалась навстречу раненому Ивану Очередько в пламени пожаров, разноцветных дымов, с разбитыми коробками каменных домов, с брусчаткой мостовых, засыпанных битым стеклом и сорванными листами железа с крыш…

Сознание неожиданно вернулось к старшему лейтенанту. Он испуганно таращил глаза, разглядывая серые стены большой комнаты. Долго не мог понять, где находится, принюхиваясь к стойким запахам лекарств. Ими пропиталась каждая вещь: стоящие между кроватями белые тумбочки, белые занавески на окнах.

Тумбочки и кровати поразили непривычной формой, казались совершенно чужими. Таких он не встречал в своих, русских госпиталях, где за время войны побывал дважды.

Напротив летчика лежал раненый с забинтованной головой. Рядом на кровати сидел, привалившись к подушкам, второй, закрыв голову немецкой газетой. Левая рука в гипсе торчала, как крыло самолета, подпертая металлическим прутом.

Иван Очередько лежал тихо, чтобы ни одним резким движением не выдать себя, затаив дыхание. Показалось, что читающий газету его караулил. Летчик смежил веки и терпеливо ждал, когда раненые заговорят. Они должны ему помочь разобраться в создавшемся положении и объяснить, как он попал в плен. Осторожно принялся ощупывать себя руками. Лежал в нижнем белье. Холодной испариной покрылся лоб: куда девалась гимнастерка? Там в левом кармане удостоверение офицера Советской Армии и партийный билет; на правой стороне были привернуты гвардейский значок и три ордена Красного Знамени. Нательная рубаха и кальсоны не его, из шелкового трикотажа, а застиранные из грубой бязи. Силился мучительно понять, как очутился в госпитале, когда его доставили. Напрасно прислушивался к шелесту газеты, к болезненным вздохам лежащего рядом с ним раненого. Переволновавшись, вскоре заснул.

Разбудил летчика веселый женский голос:

— Кушать пора, мальчики!

Иван Очередько несказанно обрадовался родному русскому языку и чуть не закричал от радости. Но раненый с немецкой газетой заставил его сдержаться. Мысленно он обозвал женщину предательницей, работающей у фашистов. Она подходила к нему, поправляла сбившееся одеяло, и он вспомнил прикосновение ее горячих пальцев. Захотел открыть глаза, чтобы увидеть предательницу, но в последнее мгновение передумал. Ждал, как события развернутся дальше.

— Сегодня суп гороховый, мальчики!

— А мне полагается суп? — тихо спросил летчик.

И вместо того, чтобы ответить на простой вопрос, маленькая пухлая блондинка растерянно всплеснула руками и опрометью выскочила из комнаты.

«Побежала доносить гестаповцам, что я очухался. Готов для допроса!» — подумал лихорадочно Иван Очередько и с небывалым проворством рванулся к окну, чтобы выпрыгнуть во двор. Дернул раму, но она не поддалась.

Раненый отшвырнул от себя немецкую газету и схватил летчика сзади сильными руками.

— Отпусти, шкура! — кричал Иван Очередько, вырываясь. Он готов был погибнуть, но не сдаться фашистам. Резко рванулся и потерял сознание.

Старший лейтенант не знал, что в госпитале врачи считали его безнадежным, приговоренным к смерти. Лишь старший хирург Василий Петрович с подагрическими, искривленными пальцами, верил в молодой организм летчика и делал все возможное, чтобы его спасти.

Иван Очередько не представлял, сколько раз ему переливали кровь, делали операции, пересаживали кожу на обгоревшем теле. Давала ему свою кровь и маленькая толстушка, медицинская сестра Варя.

Тесную комнату заполнили врачи госпиталя, медицинские сестры.

— В окно хотел сигануть, — в десятый раз повторял раненый лейтенант, переводчик из штаба армии Чуйкова. — Откуда сила только взялась? Ручку из окна выдернул. Думал, не справлюсь.

— Странно, — задумчиво сказал Василий Петрович, приглаживая рукой с узлами синих вен редкие волосы. Пожевал губами и упрямо добавил: — Странно, — поднял лежащую на полу немецкую газету. — А, вот разгадка. Летчик испугался, что попал в немецкий госпиталь, — принялся считать пульс у старшего лейтенанта Очередько, присев рядом с ним на кровать.

— Немедленно нашатырный спирт!

Очередько очнулся. Щеки начали розоветь.

— Ну, покажись, крестник! — старый хирург бесцеремонно начал ощупывать кости, как опытный флейтист, быстро перебирая пальцами.

Очередько догадался, что сидящий на краю кровати старый врач, пропахший табаком и йодом, его главный исцелитель. И, хотя руки хирурга причиняли ему боль, терпеливо все переносил.