Владимир Степаненко - Дежурный по звездам

Роман «Дежурный по звездам» дорог мне суровой правдой о войне, о нашей молодости. В тяжелых боях мужали наши летчики. Эстафету от старшего поколения младшему передает генерал-лейтенант Луговой, командующий.

Лейтенант Владимир Кузовлев сбивает ночью нарушителя границы и, упав в холодное море, ведет себя мужественно и выходит победителем из поединка со стихией, тем самым утверждая, что и в мирное время люди могут совершать подвиги, равные фронтовым.

Я уверен, что роман «Дежурный по звездам» вызовет интерес у молодых читателей, особенно у тех, кто готовит себя к службе в авиации.

Генерал-полковник авиации,

Герой Советского Союза,

заслуженный военный летчик СССР

С. ГОЛУБЕВ

Случилось ли это с ним в последний день отпуска или только сейчас, в поезде, лейтенант Кузовлев так и не понял. Но он вдруг почувствовал острую тоску по небу. Даже здесь, в вагоне, стоя около окна, он старался увидеть хоть кусочек неба.

«Высоты мульон!» — неожиданно пришла на память любимая поговорка комэска. Кузовлев улыбнулся: «Вся моя жизнь теперь связана с небом, без него не жить». Но вспомнил почему-то не самолет и не комэска, а смеющуюся девчонку с выгоревшими на солнце и разлетающимися на ветру кудряшками. Он встретил ее у моря за неделю до отъезда.

— Вы не против, если я провожу вас? — спросил он.

— Дорога здесь широкая… Места всем хватит, — девушка задорно тряхнула кудряшками.

— Спасибо и на этом.

— Вы не голубятник?

— А почему так решили?

— Мой брат гонял голубей. Он, как и вы сейчас, всегда смотрел вверх.

— Я летчик, — он немного помедлил. И сказал как можно проще, чтобы она не подумала, будто хвалится, хотя имел на это законное право: — Я летчик… летчик-инженер.

— Понятно.

Что именно она поняла, он не знал. Полы разлетающегося халатика девчонки мелькали, как крылья бабочки. На загорелом лице, руках и ногах звездочками вспыхивали кристаллики соли. Солеными оказались и ее теплые вздрагивающие губы. Впрочем, ничего, кроме поцелуев, и не было. Разговоры шепотом, объятия. Долгие прогулки вдоль берега моря и вздохи при луне. Бог с ней, с этой девчонкой. Ни он ей, ни она ему ничего не обещали.

Кузовлев опять подумал о небе. Погодой он интересовался всегда, даже на горячем галечном берегу моря. Но постоянно жил ею лишь на аэродроме. Туманы, грозовые фронты, обледенение и снежные заряды — он не забывал о них ни на секунду ни в воздухе, ни на земле. И в любое время года: летом — когда стучал каблуками высотных ботинок, зимой — когда шаркал войлочными подошвами собачьих унтов. Погода была жизнью!

Его отпуск кончился. Он возвращался в свой полк, а вернее — в свою третью эскадрилью. Плохо, что ехать пришлось одному. Ведомый Кузовлева — Константин Захарушкин — улетел на неделю раньше срока, не простившись ни с кем на пляже… «Смываться надо вовремя, — сказал он Кузовлеву. — Не люблю женских слез… И тебе предлагаю рубить концы. А то подцепит блондинка на крючок — не заметишь, как в загсе окажешься и представитель закона пропоет ангельским голосом: «Поздравляю вас, теперь вы муж и жена!»

Поезд мчался мимо красных обрывистых скал, темных ущелий, осыпей гальки с колючими кустарниками, светлых коттеджей и садов. И опять же — над всем этим было голубое, безоблачное небо. Его небо…

Кузовлев без сожаления прощался с Кавказом, его лесистыми хребтами и теплым морем. Если в последний момент он и сдал свой билет на самолет, так не ради пейзажных красот, а только ради любопытства: очень давно не ездил по железным дорогам.

— Сосед, заходите, мы переоделись! — послышался певучий женский голос.

В купе расположились три женщины. Еще при посадке лейтенант успел их рассмотреть. Одна — стройная, красивая, молодая, вторая — полная, лет сорока пяти, с красными румяными щеками, а третья — неопределенного возраста, хромая.

Она молча сидела возле двери и курила. Платье в нескольких местах прожжено, пальцы пожелтели от табака. Рядом палка, на которую она опиралась при ходьбе.

Позвала Кузовлева молодая женщина. У нее такой приятный грудной голос — это он сразу отметил про себя.

— Спасибо! Я еще здесь постою, у окна, — улыбнулся Кузовлев.

Женщины в купе шуршали бумагой, целлофановыми пакетами, что-то озабоченно перекладывали в своих чемоданах и сумках, переговаривались.