Вениамин Рудов - Временно исполняющий

Разговор по телефону не оставил Сурова равнодушным, но и не произвел особого впечатления, однако натолкнул на мысль поторопиться с учениями, провести их до возвращения командира, потому что неизвестно еще, как он к ним отнесется, не усмотрит ли в этом посягательства на свой командирский авторитет.

— Давай проведем, — согласился Тимофеев и добавил, что, с его точки зрения, полезно тренировки начать завтра в ночь.

— Сегодня. Лишняя тренировка не помешает.

— Можно сегодня. — Быстро согласившись, Тимофеев, вопреки привычной для него последовательности, спросил совсем о другом: — Ты не задумывался, кто накатал телегу? Меня это очень интересует.

— Меня — нисколько, Евстигнеев. Наверное, он. У меня душа спокойна — хоть две телеги и бочку впридачу.

Душой Юрий Васильевич был с оставшейся у Кондратюков Верой, жил отголосками ее песни, исполненной дуэтом с Григорием Поликарповичем, и той, новой, что зазвучала в нем самом, породив противоречивые чувства — недоверие и восторг. Ощущение счастья пересиливало. Хотелось домой, к Вере. Чувство просветленности не покидало ни на минуту, и диву давался — да что же такое с ним происходит? Он глупо улыбался, понимая, что улыбка не к месту и не ко времени, и, пересказывая Тимофееву содержание телеграммы, не мог ее погасить.

— Чему радуешься? — Тимофеев оседлал стул и оперся на спинку. — Павел Андреевич угостит с пылу с жару! — Но тут же, вырвав стул из-под себя, стал перед Суровым. — Ягодки впереди, Юрий Васильевич…

Приход дежурного помешал ответить. А честно говоря, отвечать и не хотелось из боязни расплескать то хорошее, что возникло и жило в нем, заглушив дурные мысли и плохое настроение.

— На дальней сработала система, — доложил дежурный. — Начальник заставы с тревожной группой выехал на место.

Дежурный вышел, и Тимофеев засобирался домой.

Суров решил повременить до выяснения обстановки на дальней, хотя мог уйти, потому что незачем было оставаться в огромном кабинете с глухим тамбуром, отгородившим квадратную комнату от шумной дежурки, где трещали телефоны, хлопала дверь, приходили и уходили посыльные, — поиск на первой мог продлиться и час и два, и на других заставах могла возникнуть схожая обстановка со сработкой сигнальной системы и выездом к месту происшествия тревожных групп с офицерами во главе.

Кабинет Карпова, обставленный разностильной мебелью — светлого дерева письменный стол, два ряда жестких стульев по обе стороны длинного стола для совещаний, книжная полка, столик с телефонами и аппаратом селекторной связи да два мягких кресла с высокими спинками, — выглядел необжитым, временным пристанищем, куда полковник забегал на час-другой.

Бывало, Суров посмеивался, выслушивая сентенции, будто по убранству кабинета легко получить представление о характере и наклонностях его хозяина. Сейчас, оглядывая кабинет Карпова, ярко освещенный пятиламповой люстрой, он не без сарказма подумал: можно работать в хорошо и со вкусом обставленном кабинете, оставаясь при этом человеком дела.

Суров посмотрел на часы: через пятьдесят минут будет отбой, все замрет, чтобы через короткое время по команде «В ружье!» пробудиться в тревоге, наполненной тем особо напряженным спринтерским ритмом, когда счет идет на секунды. Нетрудно было представить себе подхватившихся в полумраке людей, которые заспешат за оружием и станут выбегать во двор на построение, на бегу застегивая пуговицы тужурок, крючки шинелей и подпоясываясь. В тишине безлюдного двора с четкой ясностью перед мысленным взором развертывалась панорама событий, до начала которых оставалось менее трех часов: бегут через город посыльные к офицерам, к тем, у кого нет квартирных телефонов, на столе у оперативного трезвонят аппараты, во дворе приглушенно урчат строевые машины, уставившись в темноту огнями подфарников, строятся подразделения, бегут связисты, и уже не от всех этих подвластных твоей воле людей, а лично от тебя, от твоей собранности и четких команд зависит не только выигрыш нескольких дорогих минут, но и то, чтобы люди верили в нужность частых тревог и всего того, что ты, временно исполняющий обязанности командира, навязываешь им двадцать шесть дней подряд; в твоей воле, в твоих пальцах натянутая тетива…

Наступило время отбоя, ровно двадцать три ноль-ноль. Через десять минут снова вошел дежурный, на этот раз с докладом о том, что на первой разобрались и там все в порядке, в подразделениях гарнизона проведен отбой, опоздавших из городского отпуска нет, а в линейных подразделениях служба идет нормально, без происшествий.