Вениамин Рудов - Временно исполняющий

В гости к Кондратюкам Суровы отправились с опозданием. Виновник торжества, Григорий Поликарпович, отворил дверь и со словами: «Милости просим к нашему шалашу» — проводил в комнату. Все приглашенные уже были в сборе.

У себя дома Григорий Поликарпович выглядел совсем другим человеком — был разговорчив, весел. В штатских брюках, при галстуке, в белоснежной сорочке он казался лет на пятнадцать моложе.

— Представляю очередную пару, — громко провозгласил и поцеловал Вере руку: — Вера Константиновна и Юрий Васильевич Суровы. Прошу любить и жаловать.

Суровы на некоторое время оказались в центре внимания, и оба испытывали неловкость. Юрий Васильевич пожимал кому-то руки, кивнул Лазареву, Тимофееву, с кем-то знакомился, называя себя и повторяя: «Очень приятно!»

— К столу, — распорядилась хозяйка.

Лишь сев и мало-помалу оправившись от смущения, Суров увидел Кобзева, чему немало удивился. Андрея Вадимовича усадили с ним рядом по левую руку. Еще более непонятным было присутствие четы Ястребеней. Капитан явно чувствовал себя не в своей тарелке, хотя, как и все, пришел в штатском, не шедшем ему синем костюме с нелепо цветастым красно-белым галстуком. Тимофеев и Лазарев сели рядом с женами. Сурова с ними знакомили, но он запомнил одни лишь имена — Лазареву звали Марией, Тимофееву — Варварой. И еще были Евстигнеев и удивительно похожий на него главврач больницы, где работала Ефросинья Алексеевна.

— Ну, мать, что есть в печи, на стол мечи. — Григорий Поликарпович был в ударе. — А вы, гостечки, отдайте дань уважения кулинарным способностям моей благоверной.

— Правильно, Гришунчик. — Из кухни, как пава, выплыла хозяйка дома, неся на растопыренных ладонях блюдо дымящейся паром картошки. — Правильно, Гришунчик, твой день, ты и распоряжайся. Держи, — передала ему картошку не глядя, наверняка зная, что он ее примет и поставит куда надо.

Но Григорий Поликарпович решил по-своему — протискиваясь в узком проходе между стульями и стеной, обнес гостей.

— Собственноручно. Из рук именинника, так вкуснее, — приговаривал, переходя от гостя к гостю. — А вам — две, сказал он Кобзеву, смутив его и вызвав комично прозвучавший вопрос:

— За что?

Все рассмеялись.

— В Москве такой не подадут.

Становилось шумно. Тимофеев что-то сказал, рассмешив Лазарева с женой и сидевшего визави Евстигнеева.

Кобзев постепенно освоился. Быстро разделавшись с картошкой, в самом деле оказавшейся очень вкусной, попросил добавки и, получив ее, снова из рук именинника, стал есть медленно, приправляя ее щепоткой-другой острой специи.

— А вы что, картошку не любите? — обернул к Сурову порозовевшее лицо. — В Москве в самом деле такой не купишь.

— Как вам сказать… Люблю, умеренно.

— А неумеренно — что?

— Не задумывался. Мне все равно что есть. Лишь бы вовремя.

— Вы оригинал, Юрий Васильевич. Как наш Андрей. Ему тоже еда безразлична. А к спиртному вообще не притрагивается.

Тут-то и выяснилось, что доктор биологических паук Кобзев состоит с капитаном Ястребенем в дальнем родстве, и Аля, то бишь Алевтина Викторовна, доводится ему, Кобзеву, не то троюродной, не то двоюродной племянницей.

Разговорившись с Суровым, Андрей Вадимович уже ни на кого не обращал внимания. Разговор с Суровым захватил его, хотя какой это был разговор — говорил фактически один Кобзев — о себе, об Алиных родителях, не всегда лестно отзываясь о них. Виктора Сергеевича он назвал способным ленивцем, а супругу его, Таисию Саввишну, отнес к разряду московских клушек, не интересующихся ничем, кроме семьи.

— Это просто поразительно — Алька у них не похожа ни на отца, ни на мать. Славная девочка. Андрею наверняка будет с ней хорошо. Меня поразило, как быстро она освоилась в новой для нее среде. Вернусь в Москву и обязательно приятно порадую родственников.

— Когда вы туда собираетесь? — поинтересовался Суров.

— Как раз об этом я хотел спросить вас. Хотя, признаться, мне здесь нравится. Не понимаю, почему Андрей рвется отсюда. Чем ему здесь плохо?

— Впервые слышу.

— О, так я его выдал? Да, он скрытный, Андрей-то. Но хороший, прямо-таки отличный парень, уверяю вас. Честный и принципиальный, чего не скажешь о его тестюшке. Ни в коем случае не отпускайте его.

— Не покурить ли нам? — предложил Суров.

— Дельное предложение. — Тимофеев поднялся первым. — Где у вас подымить можно, Ефросинья Алексеевна?

— Гришунчик, проводи.