Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Сегодня машина за мной не приедет, она сегодня весь день будет обслуживать детский сад номер двадцать два. Они переезжают в новое здание.

— И в прошлый раз свою машину отослали куда-то.

— Тогда попросила главный врач роддома Олия Умарова.

— Разве у них нет своих машин?

— Есть, но мало. Будь моя воля, я отобрал бы машины у многих бюрократов и передал больницам!

— Да-а, если бы вам позволили, уж вы наворочали бы дел! Потому вам и не дают таких прав!

Арслан засмеялся и встал из-за стола. У Барчин испортилось настроение. Арслан замечал, что в последнее время у нее часто ни с того, ни с сего портилось настроение. Причина, однако, была…

…Они шли под руку. Молчали. Снег поскрипывал под ногами. Легкие пушинки плавно ложились на голову, плечи. А Барчин казалось, что они припорашивают ее сердце. В ушах у нее звучал голос мужа: «детский сад», «роддом», «Олия Умарова». Она была уверена, что Арслан не случайно заговаривает об этом. Она чувствовала, как муж любит детей. Боялась, что угаснет любовь мужа к ней. Поэтому в день по многу раз заставляла его повторять, что он любит ее. И верила ему, и сомневалась.

Арслан всем сердцем привязался к маленькому Бабуру, сынишке соседки Махсудахон. Едва увидит его, лицо светится счастьем.

Он часто говорил с Барчин о своей работе, советовался с нею. Она знала, что первостепенным своим долгом муж считает помощь многодетным матерям, особенно тем, чьи мужья погибли на фронте. И когда он произносил слово «ребенок», снова боль сжимала ее сердце.

У Марата и Дильбар, поженившихся позже их, уже рос сын. Он родился в Ташкенте вскоре после того, как они переехали сюда из Шахрисябза. Мальчика в честь деда назвали Хумаюном. Хамида-апа не спускала ребенка с рук и точно бы забыла, что совсем недавно требовала у дочери родить ей внука, который может украсить ее старость. Нет, она скорее всего не забыла, а просто щадила Барчин. Знала, что ей и самой нелегко любоваться чужими детьми и не иметь своих…

— Ну, до вечера, — сказал Арслан.

Барчин, занятая невеселыми мыслями, не заметила, как они дошли до школы.

— До свидания, — сказала она, испытующе глядя на мужа. — Арслан-ака! Это правда, что вы меня очень любите?

Арслан смахнул с ее волос снежинки и прикоснулся теплыми губами к ее виску.

— Конечно. Почему ты об этом меня спрашиваешь?

— Так… — Она улыбнулась и опустила голову, чтобы он не заметил навернувшихся на глаза слез. — Приходите пораньше, — сказала она и быстро, почти бегом, зашагала к подъезду школы.

Зима в Узбекистане бывает короткой. Едва выпал снег — глядишь, он уже тает, солнышко ярко светит, и весна улыбчивая стоит на пороге.

В конце марта потоки теплых, ярких лучей непрерывно льются на землю. Арыки еще наполнены талой водой и по ночам, бывает, покрываются тонкой корочкой льда, а берега уже зазеленели. Ласточки радостно щебечут и носятся в прозрачной вышине. Букетики фиалок в руках у девушек принесли первозданный запах весны. Воробьи, благополучно пережившие зиму, резво перелетают с ветки на ветку, ликуют.

А Арслану весна вместо радости принесла огорчения. Тщательно скрывал он печаль свою, рожденную сознанием того, что детей у них, похоже, не будет. Мадина-хола где-то с кем-то поделилась болью души своей: «Если б знала, что девка эта окажется полой внутри, не позволила бы сыну взять ее в жены… Сынок мой мучается, не знает, что и делать, — вздыхая, сказала она. — Недаром говорят: бесплодная жена что чемодан без ручки — и нести неудобно, и выбросить жалко…»

Слова эти конечно же передали Барчин. С работы она не пошла домой, а направилась к матери. Едва увидела Хамиду-апа, губы ее задрожали, из глаз полились слезы. Мать выслушала, чем расстроена дочь, и посоветовала ей быть терпеливой и сдержанной.

Барчин стала задумчивой, рассеянной. Придя с работы, она, точно больная, ложилась на диван и, отвернувшись к стенке, предавалась раздумьям. Не могла она взяться за уборку, готовить еду. Она запустила дом, в ванной накопилась гора нестираного белья.

Арслана беспокоила душевная подавленность жены. Он пытался шутками отвлечь ее, рассмешить. Барчин видела старания мужа, но они казались ей искусственными. В ушах все еще звучали слова свекрови, будто не кто-то их передал ей, а сама слышала. И вздыхала. «Ведь свекровь права. Конечно же муж угнетен, что у меня все так обернулось. Только не подает виду, чтобы не обидеть. Притворяется веселым. А сам томится».

Спустя несколько дней до Барчин опять дошли разговоры, будто Мадина-хола жаловалась соседкам: «Подумайте-ка, эта женщина нажаловалась на меня моему сыну! Хочет его с родной матерью поссорить. Вместо радости один раздор принесла в нашу семью…»