— Ласкова. Еще как…
— Молодец. Скажи, а в эти дни никто у тебя не расспрашивал обо мне?
— Нет…
— Вспомни-ка хорошенько, может, расспрашивали?
— Никто ни о чем не спрашивал.
— А ты не видел ни дядю своего, ни бабушку?
— Вы же знаете, бабушка уехала к другой дочери, у которой родился ребенок. А дядя целыми днями на работе, ему некогда… Да и живет он отсюда не близко.
— И нечего к нему ходить. Он плохой человек, тебе не хочет добра…
Умид промолчал. Утер пос рукавом и ниже нагнул голову.
— Ну, а как меня звать-то?
— Патма.
— Ах, чтоб твой язык засох! О чем я тебя просила?
— Ападжан… Я думал, что вы имя спрашиваете.
— Кто тебе сказал, что меня зовут Патма? Ведь мое имя Фатима! Кто твою голову забивает всяким мусором?
— Никто.
— Это твоя бабка меня называла так. Чтоб ни дна ей ни покрышки!.. Уплел блин, теперь ступай во двор! Вымой котел, миски и наколи дров к вечеру! Да не забудь сбегать на базар за простоквашей! Все слышал?
Умид кивнул и пошел из комнаты.
— Тебе в одно ухо влетает, в другое вылетает. Чтоб потом не говорил, что не слышал!..
Как-то, возвратись из школы, Умид таскал воду из хауза для стирки и сливал в бак. У игравшего на улице шестилетнего племянника Фатимы он увидел медаль. Умид поставил ведро на дорогу и подошел к Самату.
— Ну-ка покажи, — и выхватил у него «игрушку». — Где ты взял?
— Не твое дело, — Самат начал хныкать, пряча за спину другую руку, в которой что-то сверкнуло на солнце.
Умид разжал его кулачок и увидел не умещавшийся в ладони орден Отечественной войны.
— Отдай орден! — наступал Умид.
— Я Таракулке за десять орехов не сменял, а ты хочешь задарма взять? — канючил Самат.
— Отдай, тебе говорят! Кто тебе позволил трогать ордена моего отца? — закричал Умид и угостил Самата оплеухой.
Самат взвыл. Выронил орден и, схватившись за ухо, помчался домой. Не успел Умид с тяжелым ведром добраться до калитки, как из нее взъерошенной клушей выскочила мать Самата и схватила Умида за уши.
— За что ты избил моего ребенка, негодник? — кричала она, красная от прилившей к лицу крови. В голове Умида что-то зазвенело, точно медяки в копилке. Он выронил ведро, залив себе и этой женщине ноги.
— Почему он взял награды моего отца? — с трудом выговорил он, кусая губы, язык, и, наконец высвободившись, отбежал поодаль. Своих ушей он не чувствовал вовсе и не был уверен, на месте они или нет. На всякий случай потрогал их рукой.
— Какое тебе дело до этого?
— А чье еще дело? Эти ордена заслужил мой отец, а не его!
— Твой-то отец? Ума не приложу, за что ему можно было давать орден…
— Моего отца на войне ранило осколком снаряда. А он терпел и полз вперед! И все-таки бросил связку гранат в фашистскую самоходку. Вот какой был мой отец! И не вам, разжиревшим, судить о достоинствах моего отца, поняли!.. Если вы еще раз скажете обидное про моего отца, я запущу в вас камнем. Прямо в лоб, поняли?!
Женщина все шире разевала рот, намереваясь, видно, что-то сказать, но, ошарашенная неслыханной дерзостью этого всегда вроде бы тихого мальца, не находила слов.
— Попробуй… Попробуй запусти… Чтоб тебя холера взяла!.. — выговорила она, задыхаясь.
— Вы не бранитесь! Лучше объясните своему сыночку, что нельзя такими вещами играть.
— Чтоб ты подох! Меня учить вздумал?
— А как же не учить, если вы такая невежественная женщина. Этот орден никто не имеет права носить, кроме того, кто его заслужил! А если бы ваш сыночек его потерял? Если бы выменял на орехи, как собирался это сделать?..
— А тебе самому-то на что они?
— Беречь буду! Пусть попробует еще раз к ним притронуться ваш сыночек — разом отучу трогать чужие вещи!
— Ты-то будешь отучать моего сына? Руки коротки!.. Из-за того, что ты такой шалопай, и умерли твои родители. Наказал тебя бог, оставил одного. Вот расскажу Фатиме, пусть она проучит тебя как следует!
Женщина удалилась, осыпая Умида проклятьями. Когда калитка с шумом захлопнулась за ней, Умид протер отцовский орден рукавом и стал рассматривать его. На глаза почему-то теперь только набежали слезы, и орден, расплываясь и сияя все ярче и ярче, обращался постепенно в яркое маленькое-маленькое солнце…
Однажды отец, прикрепив на грудь все награды, повел Умида на первомайский парад. Чтобы сыну было лучше видно, он посадил его на плечи и, показывая на проходящие мимо танки, «катюши», пушки, рассказывал, как они могут действовать в боевой обстановке. При этом вспоминал страшные, запомнившиеся ему на всю жизнь эпизоды войны.
Читать дальше