Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

«Может, и Барчин сейчас не спится, и она тоже смотрит на луну. Эх, Барчин, Барчин! Вот настал и мой черед, я уезжаю. Но не могу проститься с тобой. Ты не придешь проводить меня на вокзал. И я не сожму твои нежные ладошки. Только спустя несколько дней после моего отъезда ты получишь мое письмо…»

Арслан вскочил, отбросив одеяло. Побежал на айван и зажег лампу, стоявшую на хонтахте. Взял с подоконника чернила, тетрадь. Положил перед собой повестку, письмо Марата и начал писать письмо Барчин. Подумав о том, что его письмо могут про читать Хамида-апа или Хумаюн-ака, он не стал писать слова, рвущиеся из затаенных глубин сердца, и заполнил бумагу сухими общими фразами:

«Уважаемая Барчиной, здравствуйте!

Прошу Вас передать от меня многократный привет Хумаюну-ака и Хамидахон-апа. Как доехали? Все ли здоровы? Понравился ли Шахрисябз?

В Ташкенте все мы пребываем в благополучии.

Вчера я побывал в вашем доме. Пришло письмо от Марата-ака. Спешу его отослать вам. Ата и буви, живущие в вашем доме, также передают вам привет.

Всегда желающий вам благ

21 августа, 1941 г.»

Поразмыслив, Арслан вырвал из тетради еще один листок и написал стихотворение:

«А что, если это стихотворение попадет в руки Хамиды-апа? — подумал Арслан. — Что ж, она засмеется и передаст Барчин». Арслан вложил письма и стихотворение в конверт и заклеил. Посидев несколько минут неподвижно, он загасил лампу и лег. И долго еще смотрел он на звезды…

Утром Арслан отправился в военкомат. Пока ел, мать сказала, что вечером прибегал Атамулла и сказал, что его отец просил Арслана заглянуть к ним. «Для чего это я понадобился Мусавату Кари?» — гадал Арслан, шагая по улице, еще пустынной в этот ранний час.

В одну из пятниц Мусават Кари явился, запыхавшись, с улицы. Дочь его Пистяхон, устроившись на краешке айвана, подводила усьмой брови. Мусават Кари, не успев переступить порог калитки, сразу же спросил:

— Где мать?

— К Лазокат-апа пошла, — ответила дочь, внимательно и немножко удивленно разглядывая отца, который был явно чем-то взволнован.

Мусават Кари машинально бросил под язык щепотку насвая и остановился посреди двора, кусая ноготь на большом пальце. Вид у него был растерянный. Поняв, что случилось или вот-вот должно случиться что-то серьезное, Пистяхон встала и подошла к отцу.

— А в чем дело, папа? — спросила она и, не дождавшись ответа, добавила: — Мама говорила, что после Лазокат-апа пойдут навестить тетушку Биби Халвайтар…

— Беги, сейчас же позови мать! И сразу же принимайтесь за плов. Приберите гостиную. А я схожу к Махсуму-ака, повидать его нужно.

Мусават Кари круто повернулся и через мгновение вновь исчез в калитке. Пистяхон хотела сказать что-то, да не успела, так и осталась с разинутым ртом. Волнение отца передалось и ей. Она некоторое время растерянно озиралась по сторонам, потом вытерла краешком рукава каплю усьмы, стекшую с кончика острых и подвижных, как два кинжала, бровей и заспешила к соседям. Мать ее, Мазлумахон, имевшая обыкновение, отправившись к соседям, просиживать у них часами, по знаку дочери быстро поднялась и зашлепала кавушами, направляясь к калитке. Пистяхон одним духом выпалила ей все, что велел сказать отец.

— А что случилось? — поинтересовалась Мазлумахон, стараясь подавить зевок и прикрывая рукой рот.

— Откуда я знаю! Сказали: «Беги за мамой, готовьте плов!» А сами ушли к Махсуму-ака. Наверно, придут вместе.

— Сохрани аллах, может, обыск какой? Не сказали, чтобы кое-что занесли к соседям?

— Нет, этого не говорили.

— А какое у них настроение было, не заметила?

— Обычное.

— Что значит «обычное»? Говори яснее, они не выглядели бледным?

— Нет.

— Тавба! [74] Тавба — междометие, выражающее удивление. Что же это такое происходит?

— Что может быть? Гости, наверно, придут. Разжечь огонь в очаге?

— Разожги и принимайся за морковь!

Пистяхон вприпрыжку побежала обратно. Мазлумахон вразвалку заспешила за ней.