Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

В письме говорилось, будто бы Сократ-домулла пьет запоем и неделями не выходит на работу, что конечно же сказывается на дисциплине и успеваемости его класса. Ученики, мол, не уважают своего учителя и смеются над ним. К тому же он вымогает у родителей деньги и за это ставит их детям хорошие отметки. И этого ему мало, говорилось в письме. Совсем недавно он собрал с учеников по рублю и пропил…

Далее доверительно сообщалось, что, несмотря на свой преклонный возраст, он, пользуясь своим влиянием на молодую учительницу, свою бывшую ученицу, совратил ее. В письме не называлось имя учительницы, но было не трудно догадаться, что имеется в виду Хабибахон. Она первый год учительствует в их школе…

— Вай-бо-о!.. — воскликнул Сократ-домулла, побледнев. — Не желаю даже в руках держать это грязное письмо! Кто это написал?

— Письмо не подписано, — сказал директор, не глядя на учителя и постукивая по столу тупым концом карандаша. — Его нам переслали из районо. И, как вы понимаете, мы не можем не отреагировать на поступивший сигнал. Придется создать комиссию…

— Да какой это сигнал?! — вскричал Сократ-домулла, всплеснув руками. — Как вы можете… Как вы можете мне не верить?

— Мы не можем вам не верить… — произнес директор и вздохнул; подумав, добавил: — И письму тоже не можем не верить. Обязаны проверить. Обя-за-ны.

Сократ-домулла взял портфель, показавшийся ему неимоверно тяжелым, и вышел из кабинета, забыв попрощаться. Проходя мимо чайханы, Сократ-домулла встретил давнего приятеля, Нигматуллу-ака, который в прошлом году вышел на пенсию и теперь вознаграждал себя частым посещением окрестных чайхан. Старик был человеком компанейским. Но на сей раз он оказался один. Сидел на сури, подобрав под себя ноги, и попивал чаек, наливая чуть-чуть на донышко пиалы. Казалось, сам процесс наливания из чайника доставлял ему неописуемое удовольствие. Он высоко поднимал при этом чайник и любовался янтарной струйкой, исходящей паром, а журчанье ее услаждало его слух.

Когда Сократ-домулла присел рядом, Нигматулла-ака налил чаю в свою пиалу и подал ему. Он давно знал Сократа-домуллу как любителя почаевничать. Они не раз рассуждали о том, что истинное наслаждение от чаепития можно испытать, если отпивать этот горьковатый душистый напиток лишь маленькими глотками. А тут Сократ-домулла залпом осушил свою пиалу и резко поставил ее на сури. Нигматулла-ака посмотрел на приятеля округлившимися глазами. Но расспрашивать ни о чем не стал. И так видно, что не в себе человек. К тому же знал: Сократ-домулла сам расскажет.

Долго сидели молча, погрузившись в раздумье, пили чай по очереди из одной пиалы. Потом Сократ-домулла начал рассказывать о своем несчастье.

Слушая, Нигматулла-ака сокрушенно качал головой и цокал языком, дивясь, что такой не сделавший никому вреда человек и тот не смог спастись от дурной молвы. Особенно его огорчало, что в такой беде и помочь-то ничем нельзя. Разве только добрым словом. Он посоветовал приятелю быть выше этих низких разговоров и презирать людей, которые питают к нему зависть. «А грязь от тебя сама отстанет», — сказал он.

Приятели жили по соседству. Они встали и направились на свою улицу. Миновали гузар, перешли мост. Они так увлеклись разговором, что не замечали махаллинцев, которые, здороваясь, проходили мимо, а потом обиженно оглядывались.

— Тебе легко советовать быть мужественным! — ворчал Сократ-домулла. — А мне каково? На меня выплеснули ушат помоев!..

Он резко толкнул калитку и ступил во двор. Нигматулла-ака последовал за ним, поскольку не выговорил всего, что собирался сказать.

— Я говорю о таком мужестве, когда человек не слепнет от горя, от отчаяния! Чтобы каждый свой шаг хорошенько продумывать… Вот сейчас, к примеру, переходя улицу, ты, поглощенный своими горестями, забыл посмотреть по сторонам — и тебя чуть не сбила машина. Но ты даже и этого не заметил! На твое счастье, шофер оказался проворным…

— Уж лучше бы он был раззявой! Говорят же, смерть лучше позора!..

— Что ты говоришь, приятель! Позор — тогда позор, когда человек себя на самом деле опозорил! А ты, признайся-ка, имел что-нибудь с той учительницей?

— Ну что ты, друг! Как не стыдно у меня об этом спрашивать?.. Приходила ко мне несколько раз, как к своему наставнику. Из уважения приходила. Мы с ней о нашей литературе говорили, об искусстве, о том, какой шаг свершила наука, если сравнить с теми временами, когда я был в ее возрасте. И о многом другом говорили…