Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Особенно активным сторонником Абиди был один из престарелых работников института, которому уже перевалило за семьдесят. Несмотря на свой почтенный возраст, он до сих пор в науке еще ничего не создал, а все заверял окружающих, что величайшее его открытие впереди. По сей день он пребывал в институте лишь благодаря приятельским связям.

Временами Умид чувствовал себя человеком, попавшим в стан врагов. Он замкнулся в себе и даже с товарищами, которые ему явно сочувствовали, не был до конца откровенным. Он не показывал вида, что угнетен своими бедами, чтобы не выглядеть в их глазах несчастным. Ведь неудачников нигде не любят. В душе был благодарен товарищам, которые при спорах всегда его защищали, но вел себя сдержанно и особой радости при этом внешне не проявлял.

Единственным человеком в институте, кому Умид мог доверить все, что у него на душе, была Елена Владимировна. Она восхищались уменьем Умида держаться с недоброжелателями, его стойкостью. Иной раз Умид бывал на грани, он чувствовал, что вот-вот сорвется, что ему изменит самообладание. В такие минуты Елена Владимировна подходила к нему и, сделав посторонним в комнате замечание, что они мешают сотрудникам работать, подкладывала на стол Умиду таблицы, поступившие из лаборатории, говорила, что в них необходимо срочно разобраться. Умид принимался за дело, а тех, кто ему мешал, Елена Владимировна выпроваживала из комнаты.

Да еще комиссии, состоявшей из нескольких человек, Умид вынужден был рассказать все без утайки. Так проходили дни, недели.

Шукур Каримович не изменил отношения к своему подопечному. Умид чувствовал, что он переживает за него, ждет благополучного исхода этого кляузного дела. Однако, пока комиссия тщательно во всем не разобралась, он ни разу не вызвал Умида к себе для собеседования. Умиду кто-то сказал, что Шукуру Каримовичу неоднократно пришлось давать объяснения в райкоме партии и министерстве, куда поступили жалобы на то, что он будто бы покровительствует некоторым зазнайкам, которые без году неделя в институте, а уже мнят из себя ученых и даже смеют критиковать почтенных аксакалов науки, принесших государству немало пользы.

Шукур Каримович об этом никому не рассказывал. Но все видели, что он угнетен положением, создавшимся в институте. Давно от него никто не слышал смешных историй из жизни Моллы Насреддина и заразительного смеха в часы досуга.

Он почти не сомневался, что Салимхан Абиди решил отомстить Умиду за его выступление на последнем собрании…

Домой к Умиду дважды приходил Сократ-домулла. Но ни разу его не застал. Спросил у тетушки Чотир, выглянувшей из своей калитки:

— Уж не переехал ли этот парень опять куда-нибудь?

— Нет, уважаемый. Умиджан живет здесь, — отвечала старушка, с любопытством разглядывая гостя.

— Когда вернется, передайте ему, что приходил его учитель, Сократ-домулла. Пусть зайдет ко мне, побеседовать хочу с ним.

— Вай, домулладжан, здравствуйте! Умид мне много рассказывал о вас. Он вас очень уважает. Вай, может, вы на него подействуете. В последнее время он ходит сам не свой: лица на нем нет. Когда ни посмотрю, в окне свет горит. Не спит вовсе. Говорю, заходи по утрам, чаем попотчую — не заходит. Осунулся, бедняга, — в чем только душа держится? Если и дальше будет так, боюсь, долго не протянет. Вы уж, домулла, повлияйте на него.

— Ничего, он крепкий парень. Не в парнике вырос, с детства с трудностями знаком. Как ни старается его свалить кой-кто, все напрасно. Уж я-то это знаю.

— О аллах, помоги ему! Вон, оказывается, какие дела-то!.. — изумилась старушка. — Ведь мой сынок Умиджан не такой уж большой начальник, чтобы ему кто-то позавидовал. За что ему причиняют столько горя? Пусть аллах покарает его врагов!

— Э, хозяюшка!.. — усмехнулся Сократ-домулла. — История знает немало случаев, когда маленькая причина вызывала большую вражду, из-за которой вспыхивали войны, рушились целые города, уничтожались государства… Но Умида мы в обиду не дадим. Скажите ему, что приходил Сократ-домулла. До свидания.

— Будьте здоровы, домулладжан! Обязательно передам.

По воскресеньям Умиду работалось, как ни в один другой день. Он с утра садился к столу и вставал, лишь когда чувствовал под ложечкой боль от голода. Вот и вчера он отказался поехать с друзьями на Ташкентское море, чтобы сегодня поработать над диссертацией. Но сидит уже сколько времени, а ни строки не написал. Рука неподвижно лежит на чистом листке бумаги, на кончике пера высохли чернила. Ни одной дельной мысли, ради которой стоило бы отказать себе в удовольствии поваляться на горячем мягком песке, понежиться под солнцем, поплавать! Умид встретился взглядом с Хафизой, с доброй улыбкой глядящей на него из бронзовой рамки. «Интересно, что она сейчас думает обо мне? Как отнеслась к фельетону. Усмехнулась или проговорила злорадно: «Так тебе и надо!» А может, посочувствовала?»