Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Шукур Каримович зажег погасшую сигарету, помахал рукой, разгоняя дым, и продолжал:

— Я, кажется, вас утомил, укаджан. Но буду надеяться, что наш разговор был не бесполезным. Вы для себя должны сделать какие-то выводы. Если ко мне будут какие-либо вопросы, заходите. Попробую найти время, охотно поговорю с вами, помогу. А если скажу, что мне некогда, уж не сердитесь, укаджан, и не вините меня тогда в бюрократизме, — сказал Шукур Каримович, смеясь. — Когда-то я сам, будучи еще только аспирантом, всех администраторов считал бюрократами. Признавал ученым только одного человека — своего научного руководителя Сергея Степановича Канаша… Вот каким я был задавакой. Сейчас оглядываюсь порой назад, стараюсь представить, каким я был этак лет двадцать назад, — и просто диву даюсь. Если бы сегодня среди нас оказался такой тип, я бы его выгнал из института, честное слово. Сейчас только понимаю, какими терпеливыми и выдержанными были мои наставники. И теперь, по прошествии стольких лет, я благодарю их за это. Я к тому говорю, чтобы вы не слишком обижались, если я с вами буду иной раз строг.

— Я постараюсь не подавать для этого повода, — с улыбкой сказал Умид.

Зашла секретарша, положила перед Шукуром Каримовичем кипу бумаг, которые надо было подписать. Поняв, что разговор окончен, Умид поднялся и попросил разрешения удалиться.

Шукур Каримович кивнул.

— Захаживайте. Буду рад услышать, как продвигаются ваши дела.

Секретарша улыбнулась, проводила Умида приветливым взглядом. Оглянувшись, он подмигнул ей. Умид вдруг почувствовал необычайную уверенность в своих силах. Перескакивая через две ступеньки, сбежал вниз, распахнул парадную дверь. В глаза ударил яркий солнечный свет. Направляясь к оранжерее, придумывал, что станет говорить лаборантке в свое оправдание.

Народная поговорка гласит: «Кого журят, того и любят». Сунбулхон-ая обожала своего зятя. Она очень сердилась на Умида, если он отказывался ехать с работы в машине. Это он делал, когда собирался по пути завернуть к друзьям, которых давно не видел. Почему-то к ним подкатывать в профессорском автомобиле ему было неловко. Домой он в эти дни возвращался на час или два позже, чем обычно. Прямо с порога Сунбулхон-ая начинала выговаривать: «Вы, Умиджан, теперь зять профессора! Да что я, глупая, болтаю — вы нам сыном приходитесь! Поэтому не к лицу вам нынче ходить пешком или терять свое драгоценное время на автобусных остановках. Вы — ученый. И каждая потерянная вами минута государству может влететь в копеечку. Поэтому считайте эту машину своей…» При каждом удобном случае она наказывала Инагамджану следить за тем, чтобы Умиду не приходилось ходить пешком. Инагамджан ничего не имел против.

Умиду иногда доводилось проезжать мимо махалли Муйи-Муборак. Издали видел свою покосившуюся балахану. Она была похожа на пригорюнившуюся старушку. Гнетущую грусть навевал на него ее скорбный вид. Вспоминалась тетушка Чотир, которая и теперь, наверно, сидит на корточках, притулившись к дувалу, около своей калитки. Как-то ей живется сейчас?

Да, нечего ему теперь делать на этой кривой, мощенной булыжником улочке. Конечно, своей балаханой, где он прожил столько времени, он, если захочет, может хоть каждый день любоваться. А трудности больше не вернутся. Не для этого ли он столько сил отдавал учебе! Не о такой ли его жизни мечтали покойные отец и мать! Он старался представить себя со стороны и любовался собой — своим модным костюмом, импортными туфлями с обрубленными носами, галстуком, подобранным Жанной под цвет его пестрых носков. А главное, как говорится, всегда есть что поесть. И даже за проезд не надо платить, хоть денег в кармане куда больше, чем в былые времена. Под ним пружинистое сиденье автомобиля, накрытое плюшевым ковром. А дома — красивая жена…

В тот день, почувствовав головную боль и ломоту в теле, Умид не стал дожидаться Инагамджана с машиной и ушел с работы пораньше. Придя домой, переоделся и лег на диван. В комнату, приоткрыв дверь, заглянула Сунбулхон-ая.

— Сынок, почему-то вы сегодня рано приехали? — осведомилась она.

— У меня, кажется, небольшая температура, — сказал Умид.

— О аллах! — воскликнула теща, делая испуганные глаза. — Сейчас скажу прислуге, чтобы заварила крепкого чаю.

— А где Жанна, ая?

— Ушла к портнихе. Позвонить, чтобы поспешила? Скажу, что вы заболели…