Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Женился? — спросила она хрипло.

— Ну да! На дочери профессора. Я же предупреждала тебя, что к этому все идет. А ты не верила. «Ему некогда!.. Научной работой занимается! Освободится, сам позвонит!» Боялась все помешать ему. Вот тебе — позвонил! Давно надо было выкинуть его из головы…

Хафиза закрыла лицо руками и оперлась локтями о колени. Раано бросилась к ней, затормошила, обняла за плечи:

— Подруженька, не стоит убиваться так. Ты же у меня красавица. Ты же… Ты же… — она не находила слов.

Хафиза подняла голову. Слез не было. Силясь улыбнуться, она сказала дрожащим голосом:

— Этого не может быть. Он не такой, чтобы делать что-то исподтишка. Не поверю, пока не услышу от него самого.

— Моя двоюродная сестра учится в инязе, на одном курсе с Джаннат, дочерью профессора Абиди. Так вот она была на их свадьбе. Если не веришь, поехали к ней, она тебе расскажет подробно.

— Нет. Я об этом узнаю от него самого.

Хафиза стала лихорадочно укладывать на голове волосы, кое-как заколола, оделась. Взяла с дивана сумку, с которой обычно ходила в институт, но не положила в нее ни конспектов, ни книг.

— Я сегодня не смогу в институт поехать, — сказала она. — Извини, что понапрасну задержала.

— Я к тебе заеду после занятий, — пообещала Раано.

Они вышли со двора вместе. Раано заторопилась к троллейбусной остановке. Хафиза сошла с тротуара и, перепрыгнув через арык, направилась по краю проезжей части улицы. Она рассчитывала остановить такси. Однако в это время дня водители такси обычно менялись сменами, большинство проезжающих машин следовало в парк.

Вдруг, заскрежетав тормозами и прочертив на асфальте длинный след, рядом с Хафизой остановилась черная «Волга». Хафизе раздумывать было некогда. Она вскочила в приотворенную шофером дверцу и сделала знак рукой, — мол, поехали.

— А куда, милашка? — осведомился шофер, трогая машину. — Вы, кажется, меня не узнали. Я разве так изменился, а, Хафизахон?

Хафиза только теперь взглянула на водителя. Нахмурилась, откинулась на спинку сиденья. После некоторой паузы тихо сказала:

— Извините, Шокасым-ака, я действительно не узнала вас.

— А я боялся, вы потребуете остановить машину, как только увидите, с кем рядом сели, — сказал Шокасым. Ему было приятно, что его назвали так уважительно — «ака», и теперь испытывал неловкость из-за того, что обратился к Хафизе так фамильярно — «милашка». Стараясь загладить свой проступок, он ласково спросил: — Ну так куда все-таки нам?

— Если не затруднит, в институт селекции. Только побыстрее, пожалуйста.

— Взгляните на спидометр, Хафизахон!

— Я в нем не разбираюсь.

— Восемьдесят километров! Хо-хо-хо! Когда на моего вороного садятся красивые девушки, он медленнее не скачет — гордость не позволяет!

— Дорогу знаете? — быстро спросила Хафиза, опасаясь, что Шокасым начнет изощряться в комплиментах.

— Хафизахон! В Ташкенте нет таких закоулков, которых Шокасым бы не знал! Ваша просьба — для меня закон. За десять минут домчу вас до того института. Только держитесь покрепче, и пусть ваше сердце не трепещет от страха. Руки Шокасыма крепкие — не подведут.

— Мне сейчас все равно. Даже лучше разбиться, — вырвалось у Хафизы.

Шокасым вдруг притормознул. Хафизу качнуло вперед. Она едва не ударилась головой о лобовое стекло.

— Что вы сказали? Я не ослышался? — спросил Шокасым.

— Нет-нет… Вылетело невзначай. Думала, вы не услышите, — попыталась оправдаться Хафиза.

— Тьфу, тьфу, тьфу. Разве можно такое говорить под руку? Когда едете в машине, выкиньте все дурные мысли из головы, сестрица. А то недолго и до беды. Ф-фу, как вы меня напугали. Теперь больше пятидесяти в час давать не будем. К тому же недалеко пост автоинспекции…

— Шоферы все такие суеверные?

— Дело даже не в этом. Что я скажу Пулатджану-ака, если его дочь по моей вине попадет в аварию?.. Вы все время меня избегаете, Хафизахон. Напрасно. Я не желаю вам зла. Мы с вами живем в одной махалле. А издавна повелось, что йигиты всегда оберегают всех девушек, живущих в своей махалле. Вы уж не серчайте больше на меня. Подулись, — хватит… Я все время хотел повидаться с вами после того случая — помните? — и извиниться. Я ведь не знал, что вы… того… по-настоящему… Думал, какой-то прохвост привязался к самой красивой девушке из нашей махалли и морочит ей голову. Ведь на лице у человека не написано, хорош он или плох. И что у него вот здесь, — Шокасым постучал себя по лбу указательным пальцем, — нет дурных мыслей… Вы не обижайтесь на меня, Хафизахон. А то ваш отец, Пулатджан-ака, здорово на меня рассерчал тогда. Письмо моему отцу прислал. А я его, Пулатджана-ака, знаете как уважаю! Ведь я учился у него, когда он преподавал в нашей школе. Потом он ушел на партийную работу. Хороший у вас отец, я вам скажу… Правда, тогда я здорово злился и на него, и на вас, Хафизахон, когда мы это письмо-то получили, — засмеялся Шокасым. — Давно мне так не доставалось от отца, как в тот раз. Хуже, чем школьнику. В те времена он с себя ремень снимал, бывало, а нынче палку схватил… Зато теперь я доволен, Хафизахон. Отец заставил меня поступить на работу: видите, на каком красавце аргамаке езжу… Правда, чего греха таить, сперва ох как не хотелось идти работать: думал, дождусь осени и куда-нибудь учиться приткнусь, в институт или в техникум. А теперь спасибо говорю и вашему отцу и своему…