Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Если не видите, так очень хорошо слышите. Повторяю, я совершенно здорова… Бабушка? Бабушка дома. Хорошо, сейчас позову. А вот она сама пришла. Пожалуйста, поговорите, если мне не верите…

Ташбиби-хола осторожно поднесла трубку к уху, держа ее краем широкого рукава, потому что не успела вытереть руки.

— Здравствуйте, дочка Нафисахон, — сказала она, волнуясь. — Как вы живете? Как у вас всех здоровье? Как себя чувствует Алишерчик, Пулатджан?.. Ну, слава аллаху, слава аллаху… Мы? У нас тоже все ничего. Дочка правду сказала. Приболела совсем немножко. Оказывается, поела какую-то сырую рыбу, называемую коктиль. Нет чтобы принести ее домой, я бы поджарила хорошенько… Ходит ли на занятия? Да не ходила все это время. Отлеживалась все. Сейчас вот только встала, услышав ваш звонок… А как же, врач два раза приходил. Ничего не находит. У нее даже температуры нет. Посоветовал побыть немного дома, отдохнуть… Не сердитесь, милая, я хотела вам сообщить, да Хафизахон ни в какую не согласилась…

Нафиса-апа от трех человек услышала три разных сообщения. Что ей было думать? «Дома что-то не так», — решила она. И была уверена, что не успокоится до тех пор, пока своими глазами не увидит своих детей, пребывающих в благополучии и здравии. Тут же позвонила мужу в обком, упросила его раздобыть билет на самолет и к вечеру следующего дня была уже в Ташкенте.

— Видишь, как худо, что живете далеко от нас, — принялась выговаривать свекровь после того, как они поздоровались. — Неужели только в Фергане есть, а в таком огромном городе, как Ташкент, не найдется обкома для Пулатджана?

— Верно, верно вы говорите, нам надо поскорее переехать… — поддакивала свекрови Нафиса-апа, обнимая выбежавших навстречу ей сына и дочку.

Хафизу разбудил шелестящий шум, то уносящийся куда-то прочь, исчезающий вовсе, то снова заполняющий собой весь двор, упруго надавливающий на стекла окон. Слышно было, как поскрипывает урючина, что растет позади дома, трется ветками о стреху. Приподнявшись на локте, Хафиза взяла с тумбочки часы и удивилась. «А почему же не светает?» — подумала она. Подойдя к окну, увидела, что все небо обложили тяжелые лохматые тучи. Кроны деревьев то скручивает, то распушает ветер. Начал накрапывать дождь. Земля стала постепенно темнеть. А вот полетели взлохмаченные галки, не успевшие найти укрытия. Ветер швыряет их из стороны в сторону, отбрасывает назад, а они летят, упрямицы, летят куда-то, оглашая окрестность пронзительными криками. Хафиза приникла к холодному стеклу лбом и смотрела на них, пока они не скрылись из виду.

Благо, хлопок с полей убран. Хлопкоробам нынче уже не страшен дождь. На заготовительных пунктах огромные бурты белого золота, похожие на горы, надежно накрыты брезентом. В них есть и доля Хафизы, тот хлопок, что она собрала своими руками. Интересно, что сделают из собранного ею хлопка? Сошьют много красивых платьев, выжмут масло, с которым кто-то будет варить плов на чьей-то свадьбе… Да, осень — это пора свадеб. Особенно много их играют сейчас в кишлаках, где закончены полевые работы. С приходом ненастья дехканам перепадает время для отдыха. В такой день собираются в местной чайхане старики и ведут промеж себя такой примерно разговор: «Коль подошло время, пусть идет дождь себе на здоровье. Когда на дворе непогода, гораздо приятнее посидеть под кровом: не думаешь, что тебя ожидает работа в поле. Да и неожиданного прибытия начальства опасаться не надо. Небось отдыхают нынче секретари и обкомов, и райкомов, и председатели колхозов, которые все лето без передышки колесили на машинах по всей земле вдоль и поперек, перелетали из района в район на самолетах. Им теперь до весны с силами собираться надо, и нам поспокойнее да хлопот поменьше — встречать некого. Что и говорить, гостю-то мы всегда рады! Но в такую пору все же лучше дома посидеть да внуков побаловать…»

Со двора доносились голоса матери и бабушки. Они, видно, были заняты приготовлением завтрака в летней кухне. Наверно, мама варит свой любимый шалгам-хурди — рисовый суп с репой. Вчера обещала, что сегодня сварит. Отец не любит этого супа, и дома, в Фергане, она его никогда не готовит. Поэтому, когда приезжает в Ташкент, всегда варит шалгам-хурди.

Хафиза вернулась к кровати и снова легла в постель. Сегодня воскресенье, и она может себе позволить понежиться. Пусть бабушка и мать думают, что она еще спит. Не то станут корить, что она совсем уж облепилась…

Хафиза подложила под щеку ладонь и задумчиво посмотрела в окно. По стеклам, словно перекрученные жгуты, хлестали длинные струи дождя. День серый, неприветливый. Так неприютно от него, что не хочется вставать. Лежала бы и лежала… Наверно, и прежде бывали такие дни. Но Хафиза их как-то не замечала. Раньше, когда она думала про Умида, все вокруг нее светлело…