Николай Егоров - Залежь

Иван Филимонович бегом вернулся к автобусу, достал знамя, развернул его на ходу.

— Вот, пожалуйста. От пионеров нашей школы, просили передать. Вот видите? Вышито. Пи-о-не-е-рам от… пионеров.

— Спасибо. Спасибо, Иван Филимонович, — разволновался до заикания Анатолий. — Скажите вашим ребятам, что мы это знамя знаменем совхоза сделаем. Обязательно скажите.

— За то не сомневайтесь.

Знамя обступили, и оно, как хлеб и соль только что, пошло по кругу. Каждый был пионером когда-то и не раз видел и держал в руках такое знамя, но теперь они считали себя вполне взрослыми, и знамя это казалось особенным. Трогали осторожно шелковые кисти, расправляли полотнище и читали вслух и про себя вышитый детскими пальцами ученический угловатый почерк «Пионерам от пионеров». И была это встреча с детством и мужеством одновременно.

Узлы, кошели, чемоданы, палатки порешили отправить автобусом, сами — пешком, потому что несколько рейсов делать — у Краева горючего в обрез. И сенокос к тому же, погода вон какая стоит. И хотя шофер и согласился взять сверх багажа с десяток пассажиров и Белопашинцев поспрашивал у девчат, может, кто не надеется дойти, но таких не оказалось: или всем ехать, если ехать, или никому.

— Я тогда передом трону, наверное, Анатолий Карпович, помаленьку. А вы следом. Все легче. Колеса траву попримнут малость. А там, пока вы шагаете, разгружусь — и домой, — убеждал Краев Анатолия согласиться.

— Я, собственно, не против, но как вы найдете? Может, карту и компас вам дать?

— Не-е-е. Я тут свой человек. Я без компасов вам любую сурчиную нору найду. Я ж на ваш участок этих возил, с колышками. Топографов с геодеодезистами… — Краев рассмеялся, но тут же поправился: — С гео-дезистами, вот. Так что за маршрут не сомневайтесь.

— Признаться, что-то не верится. Ни тропинки, ни вешек. Когда вы землемеров возили туда?

— Да когда… Прошлой весной вот только.

— Прошлой весной? А сегодня нынешнее лето. Так что держитесь-ка лучше на виду.

— Не верите? Человек без веры — пень, товарищ директор.

Правильно, человек без веры — пень, думал Анатолий, шагая с пионерским знаменем на плече по мягкой травяной колее. Но коли чересчур религиозный он — тоже нехорошо. Кому только не поклонялись люди на веку, историю переворошить если, да толку-то от тех богов. Гнет один. Неплохо сказал по этому поводу какой-то не очень известный поэт:

Не очень известный — не то слово. Совсем неизвестный, ни имени, ни звания после себя не оставил, а родись бы он лет на тысячу раньше — мог стать великим. Теперь, конечно, это каждый знает, что бога нет. И не было. Его изобретали. Зачем? Чтобы человек не остался пнем? Абсурд какой.

Автобус уже едва угадывался вдали, и не будь двух стрел, которые тянулись за ним, ни за что не найти бы, где он есть.

— Ах, Иван, Иван, сын Филимонович. Доказать решил. Сейчас глянем, куда ты уедешь.

Анатолий избоченился, поймал под коленкой планшет, дал компасной стрелке успокоиться, сверил азимут и поразился: если Краев и дальше будет держать то же направление, его автобус упрется в крестик на карте.

— Класс, ничего не скажешь. — Подождал Евлантия Антоновича, который догонял его. — Не шофер — локатор, говорю.

— Да, здешний водитель народ ученый, никакому штурману не уступит, хоть морскому, хоть воздушному. Только зря вы его вперед отпустили, наполощет наших ребятишек.

— То есть как наполощет? Дождь будет, что ли?

— Не дождь — ливень. Посмотри-ка вон туда, — показал Евлантий Антонович на облачинку с казахский малахай. — Аральское море дохнуло.

— Да вы-то почем знаете, кто где дохнул и куда чего несет?

— Жил в этих краях.

— И в какое же это время вы жили?

— После войны, в самый разгар коллективизации.

— Коллективизация в первой половине тридцатых годов закончилась, Евлантий Антонович.

— Как сказать. И да и нет. Объединили разрозненные хозяйства — да. Обобществили землю — тоже да, хотя обобществить ее ой как трудно, ее миллион лет разделяли. Даже фонетика этого слова трудная: об-об-щест-вить. Чувствуете, ломка какая? Две приставки об-об понадобилось, чтобы глагол выражал действие. В языке вон какая ломка, а что уж говорить о ломке бытовой и хозяйственной. Старый государственный строй поломали за десять дней. Коллективизация — это не только объединение и обобществление, это еще и взгляды, отношение к труду, умение и своя, новая наука пахать, сеять и урожай собирать на огромных массивах, переосмыслив понятия твое, мое, наше. В прошлом году иду полем — сушь, тишь, а комбайн стоит посреди полосы, и комбайнер спит на куче соломы. Что ж ты, мужик, делаешь, спрашиваю. Отдыхаю. Зерно осыпается — он отдыхает. Понимаешь? Так ты ж, говорю, с такой работой булки хлеба не заработаешь. В магазине все равно будет, баба купит. Видел? Не зря Ленин писал, что для полного завершения коллективизации нам потребуется как минимум пятьдесят лет. Так по его и выходит. Нет, сынок, Анатолий Карпович, товарищ директор, коллективизация продолжается. Освоение целинных и залежных земель что, по-вашему? Тоже коллективизация.