Александр Дунаевский - Олеко Дундич

Олеко рвался на Украину, чтобы вместе с другими конармейцами дать отпор зарвавшимся шляхтичам, но рана заживала медленно.

В середине мая Дундич выписался из госпиталя, чтобы поехать на фронт. Он отвез жену на хутор к родным. В Колдаирове пробыл два дня, а на третий Марийка, по обычаю своих отцов, вывела с база коня и подвела его к Дундичу.

Он крепко обнял жену и медленно поехал в сторону железнодорожной станции, где его ждал вагон, следовавший к западным границам. Едва Мишка сделал несколько десятков шагов, как Дундич повернул голову. Не выдержав Марийкиного взгляда, он остановил коня.

— Жди, Марийка, — сказал Дундич. — С белой Польшей разделаемся — и я на Дон стрелой примчусь. Съездим в Москву, в гости к Михаилу Ивановичу. А из Москвы — в Сербию.

— Буду ждать, Ваня, — сдерживая слезы, ответила Марийка.

В первых числах июня 1920 года буденновская конница прорвала фронт белополяков на Украине. Заняв Новоград-Волынский, красные конники двинулись на Ровно.

С утра в помещичьей усадьбе, где разместился штаб армии, было тихо. Буденный и Ворошилов с группой штабных работников уехали на передовые позиции.

В кабинете командарма дежурил его адъютант Петр Зеленский.

Раздавшиеся один за другим три револьверных выстрела оторвали Зеленского от дела. Он выскочил из кабинета и увидел непривычную для штабного двора картину. Несколько бойцов подбрасывали головные уборы, а человек, на груди которого красовался орден Красного Знамени, стрелял вверх.

— Что за безобразие! — попытался остановить бойцов Зеленский. — По какому поводу стрельба?

— По самому подходящему, — ответил за всех Шпитальный. — Дундич в Конну повэрнувся. Мы ему шапками салютуемо.

Иван снял с головы красноармейский шлем и ткнул пальцем в дырку: «Дундыча робота. Не розучився стреляты».

— Рад познакомиться, — сказал адъютант командарма. Зеленский поступил на службу в Конную армию, когда Дундич находился в госпитале. — Вчера Семен Михайлович вами интересовался, спрашивал, нет ли вестей от Дундича. Хотел запрос в Ростовский военкомат послать. Но вот вы и сами… Вечером вернется Семен Михайлович, сразу доложу.

Когда Буденному доложили о возвращении Дундича, командарм приказал позвать его.

— А ну-ка покажись, сынок! — говорил он, осматривая Дундича со всех сторон. — Не залечили ли тебя ростовские лекари? Не скис ли ты в глубоком тылу? Как со здоровьем, Ваня?

— Спасибо, Семен Михайлович, не жалуюсь.

— Где хочешь остаться? При штабе или в полку?

— Хочу в полк. Если можно, к Вербину, в тридцать шестой…

Буденный нахмурился, подошел к открытому окну и несколько минут молча постоял возле него. Потом повернул голову и сказал:

— Добрый был командир, бойцы его любили. В мае мы проводили его в последний путь. Пусть земля, в которой Вербин похоронен, будет для него пухом. Теперь тридцать шестым командует Наумецкий.

— Кирилл? — переспросил Дундич.

— Да.

— Мы его Кириллом Спокойным зовем.

— Что по характеру Наумецкий спокойный — это верно. Верно и то, что он из храбрейших. Давно с ним знаком?

— Под Большой Серебряковкой, — ответил Дундич, — я полком командовал, а Наумецкий особым резервным эскадроном. Кирилл тогда меня выручил. Ночью белые на нас налетели, в полку паника. В это время Наумецкий ударил с фланга. Пошлите к Наумецкому помощником.

— Можно. Вместе кадетов рубили, вместе и шляхтичей рубить будете. Нынешней весной я у Ленина на приеме был, обещал Ильичу, что если Пилсудский обнаглеет и на нас набросится, то мы научим спесивого пана уважать красную конницу.

Получив приказ о назначении помощником командира 36-го кавалерийского полка *, Дундич отправился к Наумецкому. Тот встретил его по-братски. Из открытых окон штаба полка доносились короткие фразы: «А помнишь, Ваня?», «А знаешь, Кирилл?».

— Эх, неровна дорога на Ровно, — сказал Наумецкий, когда собеседники перешли от воспоминаний к фронтовым делам. — Нет на польском фронте для конников такого простора, как на Дону. Да и не все решается стремительным ударом. Негде развернуться. Кругом балки, лощины, перелески, болота. Приходится спешиваться, из лихого конника превращаться в обычного пехотинца.

— Если надо, так надо, — заметил Дундич.

— А вот некоторым кавалерийское самолюбие мешает.

На второй или на третий день пребывания Дундича на новом месте положение на участке, занимаемом 36-м полком, неожиданно осложнилось. Между Ровно и Дубно неизвестно откуда появилась группа вражеских пехотинцев с пулеметами.